Ящер, приятный во всех отношениях (гл. 1-2)

Роман, написанный в школьные годы

Эх, хвост, чешуя…

Начало русской народной поговорки.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. По пути с книжного рынка

— Отчего же?! — нервно поинтересовался я, морщась от гадко моросящего дождя и названной усатым продавцом цены. — Ведь на той неделе они намного дешевле были!

Я нежно разгладил мокрые горбы клеенки над красочной суперобложкой и беспомощно убрал руку.

— В Москве цены на книги подняли. Ребята ездили, говорят: в воскресенье еще. Этот двухтомник старого завоза, а новые книжки завтра-послезавтра привезут — вообще не укупишь. Бери-бери, последний остался!

Я бегло обошел книжный рынок с мокнущими торговцами, заслоняющими от дождя драгоценный товар своими телами и прозрачными клеенками. Двухтомник, заключающий в себе семь частей «Крысы из нержавеющей стали», оказался единственным. Я быстро вернулся к усатому продавцу с черным зонтиком.

— Ну, что, парень? — зевнув, полюбопытствовал он. — Надумал брать?

— Надумал. Вы не скинете… — я поспешно пробормотал сумму, сжимая и разжимая деньги мерзлой ладонью в кармане ветровки. Вероятно, Гаррисону было бы приятно узнать, что из-за его книги я впервые в жизни решился торговаться. И теперь, смущаясь и робея, я просительно смотрел на продавца, пробовал молиться и ждал ответа.

— Нет, столько не скину! — насмешливо ответил усач. — Так они в субботу стоили, а нынче — среда. По такой цене возьмешь? — он ткнул пальцем с синим от холода ногтем в ценник на другой книге.

Я выковырнул деньги из кармана, джинсов и присоединил их к основным.

— Все равно не хватает! — горестно молвил я.

— А книжку-то очень хочется?

— Да! Голубая мечта отрочества…

— Мечта, говоришь? — ухмыльнулся продавец. — Сколько там у тебя?

Я сказал.

— Ладно, забирай свою мечту! — великодушно проговорил он, аккуратно пересчитывая поданые деньги.

«Уж как-нибудь обойдемся мы сегодня без кефира!» — счастливо подумал я про добавленные деньги и бережно положил два толстых тома в сумку. Волоча на себе груз оценивающих взглядов, я прошел сквозь редкий строй продавцов и мирно покинул пределы книжного рынка. Отказавшись от услуг подползшего, словно по заказу, троллейбуса, я решил пройтись до дома пешком и, чтобы срезать путь, углубился в сложный лабиринт проходных дворов.

Мелкая мерзкая морось, точно рой холодного гнуса, прицельно впивалась в мое радостное лицо. Нахохлившиеся воробьи унылой гирляндой сидели на веточке, защищенные кроной могучего дерева, и изредка жалобно перечирикивались. Мокрый пес крупно дрожал под козырьком подъезда, на свежевыкрашенной двери которого уже криво процарапалось короткое, но очень емкое по смыслу ругательство. Высоко подпрыгивая на каждом шагу, я стремительно летел по грязным пустынным улицам. Я буйно расхлестывал худыми руками и ногами, выкрикивая что-то нечленораздельное, но устрашающе-радостное. С грозным рыком я показал хук слева кусту снежных ягод и, развернувшись, точным ударом в солнечное сплетение сразил висящую низко над землей ветку клена. Усиленно взмахнув перепончатыми крыльями, я взмыл вверх и врезал чешуйчатой ногой в зубастую морду нападавшего на меня монстра. Тот выплюнул выбитый зуб, мгновенно замененный свежевыросшим, и злобно ощерился.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Ящер, приятный во всех отношениях

Я легко взлетел выше, ловко увернувшись от желтых кривых когтей страшилища, и сломал крылом сухую ветку оранжевого дерева. Плавным движением я вытянул из-за широкого пояса серебряный дротик и, выкрикнув короткое заклинание, метнул оружие в потное алое тело урода. Враг оглушительно заверещал и расплескался зловонной жижей, мгновенно всосавшейся в валежник.

«Тьфу, нежить! — гадливо подумал я. — Вовсе обнаглела: на чародеев бросается!»

Покружив между деревьев в тщетных поисках других источников опасности, я опустился на пышную синюю траву. Брезгливо напрягая толстый хвост, я поднял свой заляпанный мерзостью дротик с кучи валежника под ближайшим деревом и тщательно отер о полу трехцветного плаща. Да, мой некогда щеголеватый плащ с красным и синим цветами по бокам, а в середине — пурпуром стал однородно грязным, похожим на фартук. Слишком уж часто я вытирал о него руки и оружие.

«До чего я долетел! — горестно подумал я, хлестнув шипом на конце хвоста по толстой ноге. — Лучший ученик могущественного колдуна Сорга, уроженец болотистой Зиргии! Это все я, Орбан, серый маг двадцать четвертого оттенка, будущий магистр! И мне, Орбану, привыкшему к благовониям, приходится носить вонючий плащ!»

Перелет мой длился уже вторую неделю, и за его время я действительно сильно поистрепался. Немногие из моих друзей-волшебников узнали бы во мне того упитанного весельчака, «ящера, приятного во всех отношениях», как они говорили. Дымчато-оранжевая чешуя моего тела запылилась, потускнела и уже совсем не отражала едкого света пухлого зеленого солнца.

Дротики слишком быстро терялись по опасной дороге: из двух дюжин остался десяток. А во что превратилось лезвие моего массивного палаша?! Серебро верного клинка потускнело от крови, ступилось, мелко растрескалось от ударов о панцирь крума. Палаш сломается в следующей битве, ну да ничего, он прекрасно послужил мне, искромсав многих. Я машинально провел рукой по вонзенному в ножны оружию.

— Но что это? — вскрикнул я зычным потрясенным криком, вспугнув какую-то зеленую тварюжку, и внимательно глянул вниз всеми тремя глазами.

Ножны были прямые, украшенные только простым орнаментом и довольно длинные. Куда им до моих прежних, мило изогнутых, утыканных самоцветами, три из которых вывалились в дороге?! Обернутая мягкими кожаными ремнями рукоять с круглым набалдашником вытянула за собой широкий серебряный клинок.

Я восхищенно и вместе с тем подозрительно оглядел его сияющую, девственно ровную поверхность с рядком расплывчатых вкраплений на одной стороне. Вдруг все вкрапления странным образом шевельнулись и обрели четкие очертания рунических литер.

«Ба! — изумленно подумал я. — Магические руны древних! Ай да Меч![1] Целехонький, двуручный и, несомненно, волшебный! Куда моему палашу до него?!»

Руны гурьбой ринулись на меня, цепляясь своими многочисленными закорючками за ткань плаща и чешуйки. Они хлынули в мои дыхальца так, что я чуть не задохнулся, и проникли в мозг, вспыхнув там диковинным четверостишьем:

Всегда прощупывал шестом

В болотах ты надежность торфа.

И так же поступай потом

Со всеми в черном замке Корфа.

Руны сорвались вниз, разбившись о гладь Меча в бесформенные лепешки.

«Какая глупость, однако же! Прямо-таки, дурной совет! — оторопело помыслил я. — Как смеет этот Меч клеветать на моего будущего Учителя? Да и вообще, откуда он мог взяться, и где палаш? Кажется, у меня провал в памяти».

Еще некоторое время я неподвижно стоял с обнаженным Мечом в руках, размышляя о рунах, о близкой цели своего трудного перелета, о встрече с Корфом и о моей таинственной миссии. Тем для раздумий оставалось еще великое множество, но меня отвлек от них блестяще-голубой брондус, бросившийся с дерева, — зверюга редкая и вкусная. Я машинально рассек каплеобразное тело Мечом и отметил, что оружие великолепно в деле.

После этого мысли мои хлынули в исключительно гастрономическую сторону, сливаясь с коричневой кровью брондуса. Я жадно запустил раздвоенный черный язык в широкую влажную рану туши и, как и всякий стронг на моем месте, полностью одичал.

Оставив совсем немного трупоедам от зверя, равного мне по размерам, я облизнул извачканную морду и шестипалые руки. Неуклюже привалившись спиной к мягкому дереву и, зубасто зевнув, я осоловело огляделся.

Редко растыканный лес просвечивался насквозь, и никто не мог в нем хорошенько спрятаться. Тощий плешивый волколак трусливо кружился вокруг меня, пока, наконец, голод не возобладал над страхом. Он опрометью кинулся к плохо обглоданному скелету брондуса с жирными шмотками мяса и намертво вцепился в него стальными зубами. Я лениво отсек зверю хвост, но оборотень, лишь жалобно взвизгнув, убежал со своей добычей.

Громко расхохотавшись, я вновь зевнул и глянул в бесцветное небо. Совсем низко пролетела отбившаяся от стаи гарпия, заслонив на миг болезненно-зеленое солнце. Жаль, что я сыт! Думы мои поползли медленно и стройно как всегда после обильной еды.

«Ах, солнце, солнце, волшебный светильник! — умиротворенно мыслил я. — Сколько грязных варваров и светлейших чародеев обожествляют тебя и поклоняются тебе! Но ты бездушно и постоянно, и нет в тебе разума. Ты всего лишь вечный светильник, а я хочу увидеть Того, Кто зажег тебя, чтобы восхвалить Его».

Солнце мстительно прожгло мне глаза, и я отвернулся от него.

«Но истинный Бог невидим, а значит — настолько страшен и безобразен, что невозможно полюбить и послушаться Его по собственной воле, — передумывал я сотни раз передуманное. — Стихии, которым поклоняются многие, тоже не могут быть богами, ибо подвластны солнцу. И если нет того незримого Бога, Бога уродливого, то нет богов вообще!»

Я немного полюбовался блестящей округлостью моих мыслей и отпустил их, зевнув третий раз. Устроившись поудобней на податливой коре дерева, я начал вспоминать свое недавнее прошлое, казавшееся на фоне последних лишений не вполне моим.

* * *

Да, и тогда я сидел у дерева, но намного большего, чем это. Я восседал на удобном хитросплетении бугристых корней Древа Познаний вместе с другими учениками колдуна Сорга. Среди них я был единственным стронгом; невзирая на общепринятое мнение о том, что стронги не способны к колдовству, я выбился в чародеи, и я был лучшим из учеников. Заклинания мои произносились смело, без боязни оскорбить солнечного бога и порой доходили до кощунства по отношению к нему, но от этого становились наиболее сильными и действенными.

Солнце не карало меня за кощунственные слова, а Учитель жестоко наказывал, отрубая хвост. Но регенерация происходила быстро, хвост отрастал, и Сорг, как мне казалось, втайне оставался довольным моими дерзновенными заклинаниями.

В тот день все ученики вместе со мной напряженно сидели меж корявых красноватых корней Древа Познаний. Толстое, невообразимо длинное тело Учителя без рук и ног медленно и гладко текло перед нами. Лоснящаяся крапчатая кожа его на брюхе темнела от повсеместной топкой грязи болот. Учитель часто грустно рассказывал, что когда-то летал над прекрасными деревьями, но где он летал и почему не летает теперь, Сорг не говорил.

Массивная плоская голова Учителя с мудрыми круглыми глазками оказалась прямо перед моим лицом.

— Встань, Орбан, отойди от Древа! — с пришипом обратился ко мне колдун. — Тебе предстоит последнее испытание.

Учитель что-то неслышно прошептал. Красивая кожа по всему его телу взорвалась мелкими клочками, оголив кровоточащее мясо, которое мгновенно собралось в одно место, обрело руки, ноги, крылья, хвост, покрылось дымчато-оранжевой чешуей… Сорг обратился в стронга. Ученики бросились поспешно подбирать клочки тонкой кожи для использования при варке зелий; в каждого из них Учитель тоже неоднократно превращался, чтобы показать, как правильно творить пассы.

— Каким образом вызывается дождь? —испытующе спросил колдун.

— Нужно взять одну часть твоей кожи… — уверенно начал я.

— Меня рядом нет. И у тебя нет моей кожи.

— Тогда — две части корня струквы…

— Так.

— И три части жира гарпии…

— Так.

— Перемешать и поджечь…

— Да. Произнести над пламенем, когда оно станет коричневым…

— Нет, Учитель, зеленым! — с всезнающим видом перебил я.

— Верно, ученик. Тухма Сизрима… — начал чародей заклинание.

— Сихма Рибдух Соп, — закончил я и осклабился.

Учитель удовлетворенно дернул хвостом и сотворил вереницу сложных пассов.

— Где ошибка? — строго полюбопытствовал он.

— В пятой фигуре не хватает звезды Нурдха, — без промедления ответил я.

— Ты замечательно прошел все испытания, — ласково признался Сорг. — Я горжусь тобой, Орбан!

«Я горжусь тобой, Орбан! — мысленно повторил я слова Учителя, оторвавшись от воспоминаний и зажмурившись в сытой неге. — Я-гор-жусь- то-бой-Ор-бан!» Посмаковав еще немного, я вновь вернулся в последний день моего пребывания в Зиргии.

Учитель переродился в свой настоящий вид, тело его блестело новой кожей.

— Орбан, я научил тебя всему, что знаю о колдовстве, скрыв кое-что только для своей безопасности. Так что запомни: если ты вызовешь меня на дуэль, то умрешь.

— Но Учитель!.. — возмущенно начал я.

— Это сейчас ты клянешься в вечном послушании, а потом… Я знал многих чародеев, полностью открывшихся перед учениками и погибших. Итак, слушай. Теперь ты полетишь строго на запад. Через несколько дней ты достигнешь горной гряды, на самом высоком пике которой стоит черный замок. Там обитает руководитель нашего Братства чародеев, магистр Корф. Слышал о таком? — поинтересовался Сорг.

— Конечно. От тебя и слышал, Учитель.

— Да, я рассказывал тебе о нем. Сильный чародей, очень сильный. Он будет твоим новым Учителем и возложит на тебя какую-то секретную миссию. Даже я толком не знаю, в чем она заключается. В дороге ты не должен мыться и использовать заклинания и пассы выше Второй Ступени. Бери палаш, дротики и отправляйся. Надеюсь, что ты не погибнешь в пути. Прощай, Орбан! — твердо проговорил колдун.

— Прощай, ящер, приятный во всех отношениях! — разноголосо закричали ученики. — Счастливого полета!

— А вам всем счастливо оставаться! Прощай, могущественный Сорг! — ровно молвил я и улетел.

Да, хорошее было расставание, хорошее. Потом, по дороге, я налетел на небольшую деревушку стронгов. Впервые я видел так много сородичей. Там живет дочка правителя, прекрасная Кризуна. Ах, Кризуна, Кризуна, модница с красной лентой на толстой чешуйчатой шее… Я провел в гостеприимной деревушке всего лишь день, тогда я был не так грязен и вонюч, как теперь, вызывал всеобщее восхищение магическими фокусами… Кажется, прежде чем улететь, я обещал Кризуне, что вернусь, — невыполнимую пошлую глупость, а она поклялась ждать.

С того момента прошло только несколько дней, но воспоминания остались лишь мутные, недетальные, будто кем-то рассказанные. Это скверно. И где мой палаш, где палаш, и откуда взялся Меч?! Не помню, совершенно не помню!

[1] Во всех языках Цемплуса о магическом оружии говорится с особенным почтением, передать которое на письме я могу только заглавной буквой. — Примечание Орбана.

***

Слово автору:

Как и обещал, начинаем публиковать «Ящера, приятного во всех отношениях» — фэнтезийный роман, написанный в школьные годы. Это будет его первая публикация, более того, основная часть текста находится сейчас в машинописном виде и не переведена в электронный формат. Машинописный — от словосочетания «пишущая машинка». Все ли видели эту механическую штуковину с кареткой, валиком и прочерниленной лентой, а также с клавишами, по которым нужно бить с идеально выверенным усилием? Тех, кто когда-либо пользовался пишущей машинкой, легко узнать по тому, как они четко стучат по клавиатуре компьютера: ведь когда-то металлические лапки, оканчивающиеся литерами, могли не пропечатать букву или, напротив, продырявить бумагу. Именно таким способом осуществлялся набор романа, а до того он писался от руки. Несколько глав из него публиковались в № 4 журнала «Сура» за 1996 г., но кто помнит тот номер? Наверное, почти никто, кроме меня и тогдашнего главного редактора — Виктора Александровича Сидоренки. Журнал выходил 6 раз в год, поэтому романы с продолжением публиковались крайне редко. Сам факт того, что школьник написал роман, да еще и неплохо написал, было, конечно, случаем исключительным, но растягивать публикацию на несколько номеров редактор не рискнул, — возможно, зря. Мне было поставлено условие: выбрать те главы, которые нравятся больше всего, и при необходимости сократить что-либо, чтобы уместиться в предоставленный объем. Это был очень интересный опыт, я даже получал некое мазохистское удовольствие от процесса. А от процесса написания романа я получал удовольствие иного рода: я создавал свой мир и полноправно жил в нем. И мне совершенно не стыдно за двойное использование местоимения «я» в предыдущем предложении: автор, написавший «Ящера, приятного во всех отношениях», по-хорошему эгоцентричен. Но автор нынешний, повзрослевший, уже отошел от юношеского эгоцентризма, а потому он со светлой грустью не только возвращается в яркий мир, созданный им в детстве, но и приглашает туда уважаемых читателей.

Продолжение следует…

Ящер, приятный во всех отношениях (все части)

Другие авторы / Сборник рассказов