ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Сиргиб, город призраков

 

Очнулся я оттого, что пропитанный влагой ветер с пронзительным свистом вдребезги разбивал свои струи о мою чешуйчато-пластинчатую морду. «За неимением нашатыря…» — тупо подумал я и, не домыслив, открыл глаза, перед которыми тут же поплыли разноцветные треугольники. Я протяжно зевнул и сел на зеленой перине Сириуса. По отлеженному хвосту взбесившимся ежом каталась игольчатая боль. Рядом со мной сидел, сложив ноги лотосом, Леот; фея, располагавшаяся ранее на моем крыле, перелетела на мою же макушку.

— Очухался! — в один голос обрадовались мои соучастники.

— Плоховато у тебя, юноша, с чувством юмора! — хохотнул магистр и метнул куда-то за мою спину молнию, вызвав тем самым оглушительный женский визг.

— Вот именно. Псих! — поставила диагноз Кюс и, сплетя пальчики, протянула ручку в том же направления, что и Леот.

Визг, немногим отличный от первого, повторился. Я обернулся: в слепящем свете заката четко трафаретилась дюжина гарпий с хищными лицами и растрепанными волосами. Две из них с опаленными крыльями и поджатыми к груди куриными лапами падали в джунгли.

— Давно я так не веселился! — басил волшебник, бросаясь молниями.

Я метнул дротик и тут же пожалел о пропавшем вместе с пронзенной бестией серебре. Больше столь опрометчиво я не поступал.

— Что им нужно? — спросил я, обращаясь преимущественно к Леоту как знатоку древнегреческих мифов.

— Как видно, после того, как Зет и Калаид изгнали их из дома Финея, где гарпий ждал богатый стол, им приходится голодать и… А-а-а!!! — оглушительно взвыл чародей.

Причина беспокойства была очевидна. Из-за ближайшего облачка, чуть большего, чем Сириус, выстрелилась зловонная гарпия и спикировала прямо на нас. Убеждая всех в своем человеколюбии, она упала на отвлеченного разговором волшебника и, разорвав, подобно курице, ищущей червя, его плащ, остервенело вцепилась идеально-белыми острыми зубками (гордостью любой женщины) в его костистое плечо, окрасив губки красным, как и всякая модница.

Леот ревел дико, будто раненный волколак; одна рука его безвольно висела, кровь текла по ней, собираясь на кончиках пальцев в аппетитные капли. Он пытался встать и здоровой рукой сбросить зверюгу, вжимая вместе с тем голову глубоко в бойницу плеч. Красотка шипела, причмокивала, била крыльями по глазам жертвы, нетерпеливо пританцовывала, изрывая кожу в лоскуты, и неумолимо приближалась к горлу.

Фею я не видел, поскольку она сидела у меня на макушке, но был уверен, что физиономия ее выражала откровенный восторг. Сириус потерял контроль, а может, принял рев алхимика за какую-то команду, но полетел он не вперед, а по кругу. Остальные гарпии догнали нас и готовились напасть. Короткий миг я наблюдал всю эту катавасию, а потом, ободрив себя страшным криком, выхватил серебряный меч и одним ударом обезглавил голодную нежить. Тело судорожно забило крыльями и упало на зелень облака, разжав окровавленные лапы. Голова с глазами, смотрящими в никуда, лежала здесь же, из уголка рта гусеницей выползла струйка медово-густой зеленой крови, мешавшейся с человеческой.

На макушке у меня раздался сокрушенный вздох и там же, на макушке, я почувствовал болезненный удар: очевидно, наездница топнула ножкой. Злость она отплевала на гарпиях, поджарив двух из них. Остальные, визгливо перекрикиваясь, улетели с панической поспешностью.

— Благодарю… Евгений… Жизнь магистра… Не забуду… — отрывисто просипел чародей и посмотрел на меня с почти собачьей преданностью через кровавое месиво, бывшее некогда его плечом. Но вскоре, придя в себя и, видимо, постыдившись чувств, недостойных бессмертного, он пообещал холодно:

— Награжу… Потом.

И начал сосредоточенно вырывать волоски из бороды, бровей, волос, ресниц и… Да мало ли где могут расти у человека волосы?.. Затем он скатал их в аккуратный шарик и, выпустив из-под ногтя указательного пальца язычок синеватого пламени, поджег. Хрипло прошептал что-то неразборчивое, запел длинные латинские словеса на мотив «Чижика-пыжика», полулежа на здоровой руке и отбивая такт гулкими ударами колена о колено. И странное дело! Рваная рана его перестала кровоточить, слой мышц спрятал обнаженную кость ключицы и покрылся сверху темной коростой, которая через мгновение отлетела слоящимися пластинами, явив миру нежно-розовую младенческую кожу без шрамов.

— Одна-ако… — ошарашенно протянул я, выдохнув забытую порцию воздуха.

Кюс неровным зигзагом перелетела поближе к магистру и плюхнулась на вздутый край облака, будто ей оборвали крылья. Ясно просматривалась граница между старой и новой кожей, совсем, как у сына Тантала после сборки… Как уж его звали?

— Не все ли равно? — устало пробормотал Леот и протяжно зевнул. — Эх и вымотался я! Голова что-то закружилась… Сириус! Струп! Эрзене! Струп! — приказал он, заметив причину головокружения, и наше средство передвижения полетело прямо. — Поспать бы сейчас… часок-другой. Ты-то вон, часа четыре без души провалялся.

— Как это — четыре? — удивился я.

Волшебник молчаливо-разъясняюще проткнул пальцем-зажигалкой заходящее солнце, цвет которого стал более фиолетовым, нежели зеленым.

— Понятно.

— Умный! — с издевкой отхаркнула фея и повернулась к Леоту. — А тебе, Леоторсиус, поспать не удастся.

— Что?..— Он едва размежевал уже слипшиеся веки. — У-ух, насекомое!

— Не в ту сторону вы смотрели, — спокойно пропищала она, игнорировав оскорбление, и уединилась в поясном кармашке.

— А она права, — подтвердил я, глянув на восток.

Там рычал от боли океан, зацепившийся седой бородой за острые серые береговые утесы, и рвался изо всех сил на волю. Леот вонзил взволнованный взгляд туда же, куда и я. Усталость, как недавно короста, отлетела от него, превратив зрачки в расплавленную черноту, и прилипла ко мне склизкой медузой.

«Насосался, вампир энергетический!» — подумал я, зевая.

— А тебе что, жалко? — Он хохотнул, тряхнул головой, подмигнул мне, взбил непроизвольным движением ног зеленую перину, икнул и с ненормальной веселостью заключил: — Похоже, перебрал. Сейчас отцежу.

Сил прибавилось, а магистр мгновенно посерьезнел.

— Я бы охотнее присосался к фее… — доверительно, однако достаточно громко прошептал он, и из кармашка немедленно показался миниатюрный кукиш. — Но она не дала.

— И впредь не дам!

— Да подавись ты!..

Алхимик обратился ко мне:

— Дорожит своим добром, как скарабей дерьмовым шариком. Затворилась, как мидия в раковину, а у нее там, а раковине, может, и нет ни шиша. Так, зря только провозишься…

— И видит око, да зуб неймет, — резюмировал я.

— Наоборот. Око не видит, а зуб у меня еще огого!

— Не ври! Гниловат зуб-то, — встряла Кюс.

— Гниловат?! — взревел волшебник, рубанув ее сабельным взглядом.

Фея, высунувшаяся наполовину из укрытия, пискнула, обхватила головенку ручками и вывалилась, недвижимо упав на мою драконью стопу. Пятно перед глазами, день и ночь преследовавшее меня, потускнело, но не исчезло.

— И впрямь, крохи. Возвращаю должок, — бодро пропел Леот, и шар голубой энергии, вылетев из его рта, размазался о мою грудь, принеся с собой приятное покалывание в хвосте и богатырскую силу.

— А что с феей? — обеспокоенно спросил я.

— Без сознания. Так намного лучше: нервы портить не будет правдивым рассказчикам, — объяснил алхимик, гладя бороду.

— И что с ней делать? — поинтересовался я.

— Сунь туда, где она сидела, — ответил он.

Совет был дельным, и я исполнил предписание, осторожно подпинцетив Кюс за крылышки. Как осу.

— Вот-вот. И зашнуруй покрепче. Сириус, ледус! Ро! — приказал магистр, похлопав друга, быть может, единственного, по ватному боку, и тут полетел над пенящейся полосой прибоя.

— Из-за гарпий мы сбились на полдня пешего хода, — спокойно объявил Леот и добавил раздумчиво: — А ведь их кто-то натравил. Сами они нападают редко, а преследуют долгое время — еще реже. Кто-то руководил действиями безмозглых вонючек… Но кто? А, ладно… Потом узнаем.

О гаркнул какое-то неудобоваримое словцо, присвистнул, и белая анаконда под нами зазмеилась быстрее.

— Ну, и когда же мы будем на месте? — полюбопытствовал я.

— Скоро! — односложно ответствовал магистр, и обширная судорога на короткий миг превратила его лицо в дикую маску.

Несколько минут мы летели в рыбьем молчании, прерываемом замогильным воем сырого ветра и предсмертным хрипом темных волн, дробящих хрупкие лбы в усердных поклонах равнодушным идолам скал. Солнце, фиолетовое и злобное, как глаз василиска, оседало в море, набрасывая на его озябшие плечи темно-васильковую накидку.

Я с трудом отпилил взгляд от зловещей картины и перекинул его на лицо волшебника, которое липкий закат покрыл тонким налетом мертвечины. Давно уже некий назойливый вопрос отплясывал лезгинку на языке, но момент для его произнесения был явно неподходящий. И все же… рискну!

— Леот! — легонько окликнул я.

— А-а?.. — очнулся он от забытья и колко глянул сквозь мои глаза.

— Ответь…

Он зыркнул еще пристальнее, и мне стало не по себе.

— Я хочу знать… Нет, правда хочу…

— Довольно. Я отвечу, — прервал чародей мое боязливое блеянье и засмеялся эмалированным с трещинкой смехом, но вскоре успокоился. — Слышал ли ты, Евгений, о… Как уж это по-вашему?.. Раздвоение личности? Значит, слышал. Так вот, со мной такое явление иногда происходило. Моя вторая, нет не половина, а доля значительно меньшая, была мне неведома и невидима, как верткий хвостик, скрытый одеждой. И когда она говорила моими устами, я кувырком удалялся в оглушительно-красную тишину. Возвратившись в свое тело, я непременно видел перед собой толпу слушателей, смущенно кланялся и убегал, а потом получал тугие мешочки с золотом и записки, восторженно кричавшие, что я абсолютно прав. Таинственный кто-то, совершенно изолированный от остального меня, был прорицателем.

Ты спрашиваешь, какая тут связь с твоим вопросом о Прорицании? Дело в том, что незадолго до моего пленения я сумел отрезать этот хвостик и придать ему вид… Чего бы ты думал? Слава великим олимпийцам! Догадался.

— Вот, значит, почему Прорицание называло тебя своим создателем, — задумчиво пробубнил я. — И все-таки не понимаю, что произошло в Эмо? Объясни, если не трудно.

— Объясню — почему бы не объяснить? Как я ни бился, упрямая книга не дала мне никаких откровений, держа страницы мужественно сжатыми. По совету моего друга (сиргибского оракула, к которому мы сейчас и летим) я наделил Прорицание огромным количеством магической энергии и секретно передал одному из учеников. После предательства Корфа, лишившего меня бороды и волос, а соответственно и чародейской силы, после совершения Обряда надо мной, Кольцом и этой поганой стрекозой, — алхимик пырнул пальцем кармашек с бессознательной феей, — я сумел послать ученику, хранившему Прорицание, мысленный приказ передать фее уменьшенные учебники по прикладной магии, волшебное блюдечко и само Прорицание. Остальное ты знаешь. Будучи неизведанной частицей моего «я», Прорицание стремилось соединиться со мной, а фея, обученная чародейству, оказалась неплохим транспортом для его доставки. Растворившись во мне, оно принесло магическую энергию, достаточную для освобождения. Как видишь, все довольно просто.

Леот завершил рассказ, прочертил в воздухе несколько угловатых пассов, и слезно-прозрачная струя воды из ниоткуда прожурчала в его жадно раззявившийся рот.

— Твое любопытство удовлетворено? — насмешливо спросил он, ероша намокшую бороду и отстраняясь от струйки.

— Да, — ответил я и успел сделать несколько глотков невкусной жидкости, прежде чем родник иссяк. Крови бы!

Чародей оценивающе оглядел меня от хвоста до крыльев и сокрушенно вздохнул.

— Нет, это никуда не годятся! Ввести такое чудище в порядочное общество!.. Да оракул со страху…

— Что?

— А ничего! Мне-то он друг, а тебя он, пожалуй, в ящерицу превратит или с Тропы Смерти прыгнуть посоветует. Ты глянь, глянь на себя! — запричитал он, вытащив из воздуха большое зеркало в серебряной оправе, и протянул его мне. Там отразился чешуйчатый пыльный монстр, внушивший своим видом некоторый страх даже мне самому. Одежда его состояла лишь из широкого пояса, увешанного оружием.

— Ну, как? Нравится? На, вымойся пока, а я поищу тебе что-нибудь из одежды.

На облако медленно опустилась ванночка с нагретой водой и вафельное полотенце.

— Какие у тебя цвета? — спросил магистр, творя заклинание.

— По бокам — синий и красный, в середине — пурпурный, — охотно ответил я, тщательно оттирая каждую чешуйку.

— Такого нет. Вот, примерь-ка плащик. По бокам правильно, в середине желтый.

Плащ был красив и нов. Я с удовольствием натянул его на себя, закончив водные процедуры. «Неотразим!» — заключил я, глядя в зеркало, и ощерил в самодовольной ухмылке плотоядные клыки.

— Хорош, хорош! — усмехнулся Леот. — А вот и шаровары, на ноги надень. Из собственного гардероба. Так сказать, с царского плеча. Хе-хе-хе! — расхехекался он своей милой шутке и кинул мне матерчатый комок цвета хаки. Я расправил его и увидел прелестные штанишки с бисерным лотосом на самом интересном месте. Проймы для хвоста не было, поэтому пришлось безвозвратно испортить хорошую вещь, разрезав ее сзади и усложнив систему завязок.

— Надел? Красавец! Ну, кажется, все в порядке, — изрек он, придирчиво меня разглядывая.

Мир накренился набок, зеркало провалилось вниз и там кокнулось о скалу; я резко сел, ухватившись за мягкую зелень. Это Сириус впал в щенячество, стремглав погнавшись за быстро плывущей по морю квадратной рыбиной. Чародей пронзительно свистнул, успокоив наш транспорт и оглушив меня.

— Жалко зеркало! — грустно вздохнул он, когда мы вышли на прежний курс. — Оно…

Волшебник хотел было начать рассказывать историю зеркала (мне так показалось), но вдруг он прервал себя сиплым криком:

— Вот, вот он!

— Кто? — не понял я, разглядывая скальные нагромождения.

— Сиргиб! — выдохнул алхимик, проткнув пространство впереди себя указующим крючковатым пальцем.

— Где? — машинально спросил я, уже разглядев толстую, местами разрушенную городскую стену.

И вдруг ветер, вынуждавший мгновение назад щуриться и ежиться от соленого напора, умер. Солнце, зашедшее в море по пояс, исказилось и пьяно заплясало, будто я смотрел на него сквозь воду.

— Мертвая зона, — объяснил Леот.

«Зона мертвецов!» — переиначил я мысленно.

— Не мертвецов, а призраков, — поправил он и, подрагивая, втянул голову в костлявые плечи.

 

***

Страшно. Воздух густой, как сгущенка, леденяще-промозглый и вместе с тем душный, а точнее душащий. Прозрачный убийца. Страшно. Звуков нет никаких, даже моего дыхания не слышно. Звон в ушах — обычный спутник таких случаев — не появился. Не чувствую сердца. Проверю боязливой ладонью, бьется ли? А если нет? Страшно.

— Кхе-кхе! — жалобно закашлял я, желая убить кошмарные мысли и вернуться к действительности. Нет, к такой действительности лучше не возвращаться. Запутался.

— Кхи-кхи-кхи! — вторил мне волшебник.

«Значит, страшно не мне одному», — подумал я, и это немного успокоило.

— Ты не думай, что я боюсь чего-то, — молвил магистр полушепотом, заметно храбрясь.

— Да я все понимаю: местечко невеселое, — заметил я полным голосом с легким пришипом и сам удивился собственному бесстрашию.

Сиргиб медленно полз к нам раненным, но еще живым и способным утянуть под воду крокодилом. Город находился в полном запустении. Он напоминал мне своего индийского собрата, проглоченного джунглями и занятого кобрами, ненужными кладами, огромными нелепыми идолами с отколовшимися носами и слепыми глазами, засиженными попугаями. Обрывки ночи, зацепившись за башенные шпили, леденели там без малейшего движения.

— Виснут на шпилях флажки, ожидая соленого ветра… — процитировал я, чуть было не завыв от смертельной тоски.

— Но не дождутся они, не колыхнутся черные флаги, — мрачно закончил Леот. — Мои слова совершенно справедливы. Многое изменилось в Сиргибе, но не это!

— Ты что-то говорил о призраках и сулитах, — напомнил я, — но никого не видно…

— Но никого не видно… — замороженно повторил он, с видимым усилием управляя непослушными посиневшими губами, когда мы пролетали над городскими вратами. Блистая ослепительно-черной чешуей, извиваясь меж унылых скал, коварная змея-дорога беспощадно напала на город.

Одна половика железных кованых ворот косо висела на месте, а другая ржавела внизу, размозжив змеиную голову при падении. По обе стороны от ворот сидели, прислонившись к грубой стене, стражники с алебардами и, прикрыв кое-как желтые ребра ветхими лохмотьями, зорко смотрели вперед себя пустыми глазницами гладких черепов.

Алхимик, забывшись, залопотал что-то по-эллински.

— Жуть! — я стиснул до боли хвост непроизвольным движением рук, но отпустить не решился. — Ведь они мертвые, правда? Мертвые?

— Мертвые. И давно, — членораздельно и внушительно успокоил он, перейдя на русский.

— Здесь всегда так было? — прошептал я и нервозно заполз раздвоенным языком в трепещущие дыхальца, заставив себя громко чихнуть.

— Нет. Нет! Конечно, нет! — визгливо закричал волшебник.

Нимфа Эхо пугливо молчала.

— Похоже на то, что вечная война кончилась, — более спокойно предположил он. — И победителей не видно. Ах, Евгений, лучше бы нам с ними разминуться!

Сириус повис в воздухе, трусовато сжавшись недопеченной плюшкой. Город был мертв, и яростные волны беззвучно лизали холодные пятки мертвеца.

Я предложил облететь город, и Леот согласился. Нашим взорам предстали будто смерчем затоптанные стены и смотровые башни; на обширной площади — каменная статуя человека (вру, сулита) с посохом и отбитым носом. Вокруг — одноэтажные каменные домики, непонятно чем крытые. В неплохо оборудованном порту мы узрели иллюстрацию к «Острову погибших кораблей», а западнее порта стена вздымалась над морем на внушительную высоту и в наивысшей точке показывала ему узкий, но массивный серый язык.

— Тропа Смерти… — немощно бросил чародей, притормаживая облако над страшным трамплином. — На местном языке — Ка Сеиф.

Эти два слова пудовыми шарами рухнули на город и расплескались черными кляксами сатанински хохочущего эха. Леот дико взвизгнул, пришпорив тем самым Сириуса, но прежде, чем мы улетели прочь с безумной скоростью, преследуемые мертвым смехом Сиргиба, я успел увидеть то, что лежало под Тропой Смерти.

Океан остервенело швырялся тяжелыми волнами, и они беспомощно разбивались обо что-то невидимое, ограждающее пространство под серым трамплином, обозначая на мгновение границы этого чего-то стекающей пеной. А за оградой застыла неописуемо черная и неподвижная вода. И, казалось, если глянуть в нее с Тропы Смерти, то увидишь себя там, непременно мертвого и непременно в гробу, без священника и свечей. Впрочем, глупость. Сейчас почти всех так хоронят.

Там, где полированная чернота прикасалась к берегу, расползлось сметанообразное нечто. Округлыми формами оно походило на какое-то животное. «На бегемота», — подсказал я себе. Зоопарк! Город издали показался мне крокодилом, а прибрежная белая гадость… Но… постойте! Помесь бегемота и крокодила как-то называется…

— Не бери в голову! — посоветовал магистр, когда эхо умолкло.

И я не взял.

— Куда летим? — участливо спросил я, немного погодя.

Сиргиб плыл под нами, и было странно, что никакие скелеты, кроме скелетов съеденных временем деревянных построек нам не встречались.

— К оракулу. Быть может, от него я узнаю, где Кольцо. Если он жив, конечно, хотя в этом нетрудно усомниться.

Вскоре мы увидели гигантскую скалу — сморчок, пробивший мертвую листву города, дикий булыжник, врезавшийся в просвещенную голову цивилизации. Я привел бы еще несколько более образных и витиеватых метафор, да жалко места. По мере приближения из серой громады на высоте пары человеческих ростов начал вырисовываться не принадлежащий ей круглобокий валун. Судя по всему, он плотно закупоривал чью-то нору.

— Значит, там и обитает сиргибский оракул, — полуутвердительно сказал я.

Леот слегка, как человек, боящийся получить сотрясение мозга, кивнул. Через мгновение он уже лихо парковал Сириуса перед камнем и вежливо стучал по тому камню молоточком, близким по размеру кувалде.

— Плохо, плохо, плохо… — приговаривал волшебник, не получая ответа. — Придется открывать самому.

Он принялся творить заклинания, сопровождая их сложными пассами, выгнал на широкую арену лба мутные капли пота, но стойкий булыжник не сдвинулся с места.

— Заперто изнутри! — устало констатировал чародей, уронив на колени руки, обессилевшие от непредвиденной гимнастики. — Ну и задам же я этому запиральщику, если он жив! Попробую связаться с ним напрямую… Да-да, телепатически.

И он, скинув меня вниз, чтобы не мешал (невысоко, но, право же, довольно обидно), сплел ноги и руки в замысловатый узел, сдвинув брови так, что они чуть не пересеклись. А мне оставалось только сидеть и ждать, прислонившись ко скале, оказавшейся на пробу ужасно твердой и неудобной. Это вам не мягчайшая перина Сириуса! Ожидание мое закончилось, когда воды окончательно сомкнулись над головой захлебнувшегося солнца и алхимик издал восторженный вопль.

— Эврика!

— Ну? — с надеждой произнес я, смотря на него снизу вверх и видя, что сгустившаяся темнота шершавым языком слизнула четверть седобородого лица.

Облако неспешно, как лифт, спустилось и поднялось вместе со мной.

— Все нормально, ничего не отстудил? Это хорошо_. Извини, что сбросил тебя. Эх и устал же я, пока пробуждал соню-оракула от летаргии! Ну да ничего. Скоро и я отосплюсь! -последнюю фразу Леот сказал, закатив глаза и неестественно напрягшись всем телом, но тут же принял свой обычный, только очень взволнованный вид.

— Что, что он сказал?! — с надрывом вскричал он.

— Кто?

— Кто-кто! Прорицатель! — выпалил чародей.

— Значит, последнюю фразу произнес он? — не веря, осведомился я.

— Ну же, ну! Какую фразу?

— Ты, то есть прорицатель, сказал, что и он, а может ты, в общем, кто-то из вас скоро отоспится, — ответил я не без ехидства.

— Б-блестящая пер-р-спектива! — убито проикал он и всерьез укусил свой кулак.

— Да успокойся ты! Тоже мне, магистр серой магии фиг знает какого оттенка! Быть может, он совсем не то имел в виду, — убаюкивал я, чуть не опустившись для большей убедительности до оканья.

— Да, да, конечно, ты прав! Бессмертный я или не бессмертный?! — возвысил он дрожащий голос так, что сам, наверное, испугался.

— Конечно, бессмертный! Пока тебя не убьют. Я тоже совсем не то имел в виду, — быстро прибавил я. Что это? Я вроде никогда и садистом-то не был… — Прости!

— Да ладно! Все верно, и прощения просить не за что, — Леот избавился от дурных мыслей, как собака от набившейся под шерсть воды, прерывисто вздохнул, искусственно улыбнулся бледно-фиолетовыми губами, не приподняв верхнюю, и молвил официальным тоном: — Надо отлететь в сторону, а то нас, пожалуй, придавит. Ага, последние чары сняты, и сейчас дверь — простой валун. Так… Так… Как я его?! Высший пилотаж! Опустился на землю, будто пушинка. И беззвучно совсем. Ах, не совсем? Не совсем, а совершенно? Понял. Я знал, что ты со мной согласишься.

Итак, мы повисли перед гигантских размеров удивленно округлившимся зевом, освобожденным от надоевшего кляпа. Закрывающийся ночной занавес был не так черен, как слепая тьма откупоренной норы. И оттуда медленно выкатился, дребезжа, будто спускаемый по лестнице велосипед, старческий голос:

— Бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу.

— Милости просим! — перевел магистр. — Кстати, твой любимый гекзаметр. Это в продолжение мыслей о садизме.

Мы смело полезли в пещеру, откликнувшись на ритмический призыв. А позади в колдовском сиянии высвечивалась сиреневая луна, первая из трех.

Да, нелегка доля слепого! Данную аксиому я подтвердил на практике пока пробирался по узкому каменному коридору, путаясь ногами в чересчур длинноворсном ковре и упрямо бодая стены. Туннель резко повернул, и перед нами вспыхнула мягким светом начертанная на булате гептаграмма с крупным изумрудом в центре. Гладкая в разводах пластина, освещенная призрачным светом, преградила нам путь. Мохнатый, точнее, волосатый, ковер серым потоком подтекал в широкую щель между ней и холодным полом. Леот спросил что-то по-эллински, получил ответ и, удовлетворенно кивнув, нажал на изумруд.

Веками не открывавшаяся дверь с душедробильным скрежетом уехала в стену, услужливо развернув перед нами кошмарную картину. Коридор обрывался закругляющейся пустотой. Огромный задверный зал имел форму идеально-гладкой сферы. Мы нерешительно остановились на том месте, где зал делился на верхнюю и нижнюю полусферы и где стены почти отвесно падали вниз. Лохматая дорожка непричесанной лавиной сползла туда же, мягко перевалившись через край.

На дне, в самом его центре, возвышалось нечто прозрачное, похожее по размеру и форме на эталон кубического метра. Оно щедро плескалось зеленым потусторонним светом, не достающим, впрочем, до шлифованного камня потолка. А в куб, полный чего-то ожесточенно бурлящего, была вставлена ужасно малая относительно размера зала Голова. Густой ковер намертво врос ей в лицо, чащей обрамив тонкие бескровные губы.

Мой ужас не поддавался описанию, волшебник закрывал одной рукой глаза, хватаясь другой за грудь в области сердца. Голова игриво подмигнула нам и ободряюще улыбнулась. После того, как Леот осторожно отнял дрожащую руку от глаз и признал а Голове голову сиргибскрго оракула, они поочередно исторгли из себя долгую серию ахов, охов и вздохов, выдержанных в тесных рамках гекзаметра. Далее между ними состоялся слезоточивый диалог на языке Гомера без перевода, в процессе которого магистр так и не спустился вниз. Кому захочется рисковать здоровьем за несколько истин?

Несколько раз он тыкал в мою сторону пальцем, но Голова лишь обессилено закрывала слезящиеся от постоянного смотрения вверх глаза с апельсиновыми радужками и пренебрежительно морщила восковой покойничий нос. Огромное расстояние и мой выжженный глаз не оказались помехой для рассмотрения столь мелких деталей.

Зеленый энергетический кисель, статно выплывающий из кубической кастрюли, шаловливо щекотал мое тело трепещущей бахромой и вселял неуместное здесь прекрасное настроение. Рядом с феиным напоясным кармашком щекотка ощущалась особенно сильно.

Разговор прекратился. Леот низко поклонился оракулу, держась за стену, чтобы не рухнуть в каменный котел. Подождав, пока чародей разогнется, булатная дверь со скоростью падающего ножа гильотины вернулась на обычное место. Я с ужасом заметил, что ее край, врубившийся в стену, брызжа серыми осколками, был топорно остр и заляпан темным.

Перед нами пламенела раскаленная гептаграмма, семигранный изумруд хищным оком глядел из ее центра. Алхимик медленно повернул ко мне без жалости искореженное неведомым чувством лицо.

— Ну вот и не пришлось тебе поговорить великим шестимерным. А ты боялся! — трескуче просыпал он, ощерив идеальные зубы в звериной ухмылке, и с отчаянной поспешностью повлек меня от двери, путаясь в пышной бороде Головы. — Быстрее, быстрее, к выходу!

— Что он тебе сказал? — взволнованно спросил я, с трудом повторяя страусиные скачки Леота и набивая крупные шишки.

-Потом! Все потом! — задыхаясь, обещал волшебник.

Впереди замаячила дыра выхода, поймавшая беззубым ртом сиреневую луну.

— Быстрее, быстрее! Только бы не три… Во имя Зевса, не три!

С рыком преодолев финишную прямую, он пронзительно свистнул и прыгнул вниз, прихватив мою руку. Сириус едва успел поймать нас у самой земли. Далеко за мертвым Сиргибом, на пышном ковре ночного леса, будто музейная редкость на черном бархате, лежал желтый лунный череп. Чародей тоскливо посмотрел на него и так же тоскливо произнес:

— Две… Сейчас взойдет третья_. Бежать уже поздно, все равно догонят, да и негоже после такого пути спину им показывать. Лучше уж сразу… Евгений, хочешь увидеть что-то интереснее? Если и не хочешь — придется. Полетели! Быстрее! К Тропе Смерти!

— Погоди! — остановил я его. — Сначала камень на место задвинуть нужно.

— А, камень … — вспомнил магистр, шлепнув себя по колену. — Правильно, сейчас. Поднимать, однако, труднее. Ну, теперь Голова может навести на него чары. Все, полетели!

©Евгений Чепкасов, 1996, Пенза