ГЛАВА ПЯТАЯ. Застольная беседа

 

Я проснулся от ужасающего вопля, резко взлетел на ноги и схва­тился за Меч, прежде чем понял, что вопль — мой собственный. Из-под сбившейся на пол шкуры пурса виднелось губчатое основание широкой кровати. Сна я не помнил, но он оставил после себя тошноту и боль в хвосте. Я устало прихлопнул по Мечу; рассказывать Учителю про странное поведение оружия почему-то совершенно расхотелось.

«Спать на дереве гораздо удобнее. И кошмары не мучают!» — заключил я, расправляя затекшие крылья, и направился в ванную комнату. Я испытывал необходимость освежиться, чтобы смыть остатки забытого сна. Но взглянув в бассейн, я ограничился лишь тем, что брезгливо опустил туда два пальца и протер глаза.

Почти вся поверхность воды была застлана множеством побелев­ших, неестественно распухших паразитов, которых я вчера с наслажде­нием вымывал из-под чешуй. От омерзения я шумно захлопал крыльями. Натираясь благовониями, старался не смотреть в сторону утопленников.

Я успел привести себя в порядок и одеться прежде, чем ко мне почтительно вошел вчерашний безобразный слуга и, калеча слова, пригласил к завтраку. Я послал мерзопакостного человека в неприличное место, и тот медленно удалился, вероятно, размышляя о сложности выполнения моего приказа. Меч я оставил в комнате — подальше от лишних вопросов — и отправился в пиршественный зал.

Темно-зеленое солнце безжалостно дубасило маслянистыми лучами в живой пол зала, заставляя его обильно потеть. В первый момент не приметив этой особенности, я поскользнулся и упал на спину, едва не сломав крылья.

— Приветствую тебя, Орбан! — раздался рядом насмешливый голос Корфа. — Твоя неосторожность могла стоить тебе крыльев.

Я увидел, что валяюсь в ногах магистра, сидящего на табурете, словно молю о пощаде. Восстав из глупейшего положения, я оправился и ровно молвил:

— Приветствую тебя, Учитель! Впредь буду осмотрительней.

— И я тебя приветствую, стронг! — дружелюбно произнес кто-то за моей спиной.

Я резко обернулся.

На упитанном табурете вальяжно расселся ночной собеседник волшебника — безобразный Ламис, усомнившийся в моих колдовских способностях. Разумно решив игнорировать наше щельное знакомство, я вопросительно уставился на Корфа.

— Орбан, это Ламис, мой ученик, — сказал он.

Ламис тяжело поднялся с табурета, вразвалочку прошлепал ко мне и, ритуально хлобыстнув хвостом по моему хвосту, представился:

— Мое имя — Ламис, магистр оккультных наук с десятичным допуском до черной магии, а в серой магии — Восьмая Ступень посвящения.

И подмигнул мне правым глазом, мол, то-то же, мелочь пузатая!

А я еще хотел вызвать его на дуэль… Самоубийца! Я скон­фуженно и несколько заискивающе произнес:

— Мое имя — Орбан, серый маг двадцать четвертого оттенка, Шестая Ступень посвящения.

И лупанул в ответ хвостом по хвосту урода.

— Фух! — сдержанно фыркнул он от удара. — Сильный хвост — хороший признак.

— Уверен, вы обязательно подружитесь, — бородато мурлыкнул Учитель, — а сейчас пора завтракать.

— Учитель, неужели мы будем есть при них?! — возмущенно воскликнул я, только в этот момент обратив внимание на людей в латах.

Скрывая под блестящим металлом гадкую плоть, они ред­ким строем застыли вдоль стен с коллекцией и на беглый взгляд казались просто экспонатами.

— Да, Орбан, мы будем есть при них, — спокойно ответил Корф, довольно переглянувшись с Ламисом. — Привыкай, ученик.

Он звучно хлопнул в ладоши, и к нам, грациозно ступая тон­кими ножками с изящными копытцами, подошла точная копия стола в моей комнате, только живая. Повинуясь пассам Учителя, из небы­тия вынырнула белая скатерть и, тихо похлопывая крыльями, спланировала на чешуйчатый квадрат столешницы. Горестно чихнув густым облаком едкого дыма, скатерть породила гору деликатесов, источающих завораживающие запахи.

— Что это? Каким образом? — вслух изумился я.

— Скатерть-самобранка, — произнес Kopф. — Сделана она, кстати говоря, на Земле древними людьми, теми, что знали истину. Потом люди услышали про другую истину, ринулась к ней… Ан нет, не допрыгнули, и теперь падают обратно, к первой и единственно верной истине, служителями которой мы и являемся!

Начав милый рассказ о волшебной скатерке, Учитель перескочил на вопрос вселенского масштаба, на вопрос предназначения нашего мира и нас — сильных мира сего, чародеев Плимбара. Да, таков был Корф, мой Учитель.

— Прошу к столу, ученики! — пригласил он тоном, изменившимся с торжественно-фанатичного на домашний.

— Ах, Орбан, тебе не на что сесть! — воскликнул Корф, заметив мое затруднение. — Так позови табурет, вон их сколько бродит.

— А как? — поинтересовался я.

— Свистеть умеешь?

— Да.

— Тогда коротко свистни… Хорошо. Топни правой ногой… Не так сильно: полу больно! И крикни имя табурета. Я рекомендую тебе Уи. Табурет сильный, опытный, насиженный, подходящий к твоему росту.

— Уи! — позвал я, и ко мне резвым галопом примчался крупный табурет.

— После завтрака, — учил Корф, когда я сел, — покорми его, почеши брюхо дай облизать какую-нибудь часть своего тела, лучше — хвост (в несчастном случае он быстрее отрастет), и тогда Уи не надо будет звать. Только сделай вид, что садишься, и табурет вмиг окажется под тобой.

Мозг гарпии (его я узнал вкусу и характерным зеленоватым прожилкам) мы ели молча. Учитель и Ламис поглощали его неспешно, ловко орудуя плоскими деревяшками, и я был вынужден поступать так же. Но, честно говоря, я привык его есть по-другому. Самое лучшее — поймать гарпию живьем и, крепко связав, сделать вокруг ее темени надрез ножом, вырвать, деранув за волосы, круг тонкой кости, затем запустить ладонь в теплый, слегка упругий мозг еще живой гарпии, наблюдая, как разбухают ее зрачки, стекленеют глаза, а потом есть, жадно и поспешно… То ли дело теперь!..

— Привыкай, Орбан, привыкай к культурному поведению за столом, — размеренно произнес Корф, видимо, прочитав мои мысли, — а то, знаешь ли…

Расправившись с мозгом, мы принялись за толстые пласты нежно-розового мяса с прекрасным вкусом.

— Мясо превосходно! — откровенно похвалил я, усиленно облизываясь, и скатерть-самобранка, видимо, принявшая комплимент на свой счет, пятнисто покраснела.

— Согласен, — сказал Учитель, лукаво ухмыльнувшись. — Кстати говоря, оно человеческое.

— Неужели? — воскликнул я, поперхнувшись.

— Так что научись уважать людей, стронг, — насмешливо подал голос Ламис, — хотя бы в качестве мясных скотов. Да и кровь у них недурна, особенно у младенцев и девственниц.

— Он прав, — подтвердил Корф. — Только девственниц в моем замке нет.

— Не надо лукавить, Учитель! — медовым голосом произнес урод. — Никогда не поверю, что ты отказал себе в самом вкусненьком. Признайся лучше: держишь их где-нибудь за заговоренной дверью, но не для наших они клыков.

— Да, не для ваших они клыков! — решительно признался Учитель. — А вот младенческую кровь я вам щедро предлагаю.

Ни разу в жизни доселе я не пил такой крови. Она чарующе краснела, окруженная полупрозрачной мелкопузырчатой пеной, в высо­ких серебряных кубках. Парная, она растворила в себе и жизнь, и душу, и предсмертный хрип невинного существа, она пьянила и пле­няла изысканным вкусом.

После крови младенцев мы смаковали болтунью из чьих-то глаз, а потом Корф зло и совершенно бессмысленно подшутил надо мной.

— Если мне не изменяет память, в твоей стране едят это, — отчетливо проговорил он, протягивая мне красно-зеленый шар с коротким голым хвостом.

Память явно изменяла чародею, но, чтобы не обидеть его, я надкусил мякоть шара. Невыносимо отвратительный вкус прожарил нёбо и чувствительный раздвоенный язык. Ограничился я лишь тем, что сплюнул прямо на скатерть и яростно метнул ненавистный шар в ближайшего латника. Человек поймал его на лету и с аппетитом схрумкал, раболепно согнувшись.

— Послушай, Учитель! — прошипел я. — Послушай внимательно, Учитель! То, что ты мой Учитель, не дает тебе никакого права издева­ться надо мной!

— Так тебе не понравилось?! — наигранно изумился Корф. — А вот ему — так очень!

Он указал на латника, съевшего шар, и на пару с Ламисом неудержимо расхохотался.

— Не думаешь ли ты, Учитель, сравнивать меня с человеком? — спросил я, все более распаляясь.

— Нет, конечно же нет, ни в коем случае! Запей кровью, и все пройдет, — посоветовал он и заскрежетал пуще прежнего.

Я жадно глотнул из кубка; чарующий напиток живительной волной прокатился по пищеводу, и тошнотворный вкус забылся.

— Так ты действительно, не пробовал раньше ничего подобного? — недоверчиво полюбопытствовал урод Ламис.

— Не пробовал!

— Ну, значат, я ошибся. Прости! — извинился Учитель. — А вот насчет твоего поступка, я могу рассказать одну историю. Жил на Земле человек, довольно давно, правда, и звали его Петр, что в переводе с одного из земных языков означает «камень». Характером своим Петр вполне обосновывал имя и мог служить прекрасным примером для подражания не только у людей, но и у нас. Но вот в порыве гне­ва, так же, как и ты, он швырнул хлебом (это нечто, съедобное для них, но не съедобное для нас) в человека, что было расценено как милостыня. С той поры жизнь его необратимо повернулась в ужаснейшую сторону, и кончил он тем, что продал себя в рабство. Ну, любезнейший Орбан, каково?

— Кошмар! — потрясенно проговорил я. — Какая страшная судьба!

— Мораль: не кидайте в людей пищей. Это может быть не так понято! — ухмыльнулся Ламис, допив свою порцию крови и мягко поста­вил кубок на скатерть-самобранку вверх дном.

— Совершенно верно, — подтвердил Корф, сыто потягиваясь. — Ну что, ученики, наелись?

— Да! — хором ответили мы.

Корф легонько пнул по ножке нашего стала, и тот грациозно уска­кал прочь, везя на себе скатерть с остатками завтрака. Стая праздно­шатающихся табуретов ринулась за столом, явно надеясь на объедки. Табурет Уи вздрогнул подо мной, но остался на месте.

«Надо покормить его, почесать брюхо, гадкое гладкое плоское брюхо. И дать облизать собственный хвост — авось не откусит. Тьфу ты, мерзость!» — подумал я и тоже вздрогнул.

— Ох, совсем забыл! — охнул вдруг Учитель. — Спросить забыл. Как тебе спалось, Орбан, на новом месте?

— Плохо, — пожаловался я. — Какие-то кошмары мучили, так что я больше устал, нежели отдохнул.

— А ты не помнишь, что именно тебе снилось? — тревожно и слишком
уж поспешно спросил он.

— Нет, не помню.

— Это хорошо, все сны — ложь. И еще одно: на тебе вчера был прекрасный Меч, ведь это Меч, я не ошибся?

— Вероятно, Меч, — ответил я.

— Как, ты даже не знаешь наверняка?! — изумился Корф.

— У меня произошел странный провал в памяти по пути к замку, — я испытующе глянул на собеседника, мол, признавайся, о чем говорили ночью. — Я не знаю, откуда появился Меч, раньше я владел простым па­лашом. Быть может, кто-то немыслимым образом подменил оружие.

— Но зачем кому-то понадобилось выкрадывать обычный и, кроме того, пришедший в совершенную негодность палаш? А дарить Меч, волшебный Меч, да еще тайно — немыслимое безумство!

— Как ты узнал, Учитель, что мой палаш был совершенно негодным? — удивился я.

— Ах, Орбан, Орбан, ты, вероятно, забыл, с кем говоришь! — ласко­во произнес Корф. — Дальновидение — не слишком редкий дар, и твое удивление неуместно. И все же признайся, ученик, Меч трофейный? Кого ты прикончил?

— Если учитывать провал в памяти, — рассудительно ответил я, — то Меч вполне может оказаться трофейным.

— Значит, не знаешь… Хочется верить, что тебе незачем меня обманывать, — пробормотал Корф, и я почувствовал себя неуютно.

— Скажи-ка мне, да и Учителю будет интересно, — встрял урод Ламис, — как ты узнал, что оружие — Меч, а не обыкновенный серебряный меч?

— Истинный чародей это чувствует, — вызывающе проговорил я.

— Истинный чародей должен знать, что обыкновенные мечи из серебра, добытого на некоторых рудниках, вызывают те же чувства, но не имеют никакого отношения к магии! — искусно отразил он мой язвительный удар. — Кстати, насчет неосторожных и оскорбительных слов. Дуэли между волшебниками более высокой и более низкой Ступеней посвящения не запрещены, имей это в виду, стронг!

— Меч был испещрен рунами древних, но я не понял их, — испуганно про­тараторил я и накинулся на Ламиса с лестными извинениями. — Прости мою глупость и дерзость, милосердный Ламис, достойный ученик великого Корфа!

— Почто называешь меня милосердным? — спросил он, похохатывая и, видимо, что-то цитируя. — Ибо никто не милосерден, как один Бог.

— Какой Бог? — полюбопытствовал я.

— Ну, уж конечно, не солнце, которому ты поклонялся, а вернее — не поклонялся, в Зиргии, — неожиданно ответил Учитель.

— Ты знаешь даже это? Откуда? — изумился я.

— Я знаю о тебе многое, почти все, — туманно молвил он. — Даже твои измышления о Боге.

— Откуда?! — задохнулся я.

— Поживи с мое, добейся тех же успехов в чародействе — и поймешь. Кстати, о Боге. То, что сказал веселый Ламис, не является истиной или его собственной мыслью. Он всего лишь процитировал земного Фило­софа, страшного Философа, потом расскажу, какого. Наш бог не милосерден, даже жесток, но милостив к своим служителям. Он сильный и князь силь­ных, а милосердие — качество слабых, качество добычи, но не охотников, — внушительно произнес Корф и вдруг спросил то, чего я боялся, раска­ленно на меня зыркнув. — Ты действительно не понял рун на Мече?

— Действительно, — боязливо соврал я. — Какой мне смысл обманывать?

— На первый взгляд — никакого. Кроме того, руны древних не каждому открывают свое значение.

— Учитель, — обратился Лaмис, — нам, пожалуй, следует взглянуть на Меч Орбана.

— Согласен.

— Взгляните, если хотите, я принесу, — разрешил я. — Но рун вы там не увидите.

— Почему? — воскликнули они хором, точно двуглавое чудище, убитое мной когда-то.

— Руны исчезли. Когда я рубил вашего грифона, их уже не было — остались только неровные пятна.

— Плавающие руны никогда не появляются и не исчезают просто так, — пробормотал Учитель с некоторой странной сварливостью в голосе. — Ни-ког-да. Обязательно покажи Меч!

— Ладно, сейчас принесу, — тихо и прерывисто сказал я.

— Да сиди ты, Орбан, сиди! Позже покажешь. Тебе еще кормить табурет, не забыл?

— Забудешь тут, пожалуй! — проворчал я, заерзав на теплом теле зверя, слегка влажном от пота. — Учитель, мы поели, поговорили обо всем, интересующем тебя и Ламиса. Теперь позволь спросить тебя, Учи­тель…

— Ну? — нетерпеливо перебил Корф.

— В чем заключается моя миссия, и чем я могу быть полезен родно­му Плимбару?

— До обеда — ничем, — хохотнул он, — потому что до обеда Ламис покажет тебе окрестности и весь замок. Полетаете на пегасах, поохо­титесь, заодно и познакомитесь поближе, я ведь понимаю — что за раз­говор при живом Учителе! Хе-хе-хе! А вот после обеда — милости просим. Сорок дней из замка не вылетишь для пользы «родного Пдимбара».

— Оружие взять? — спросил я.

— Обязательно! — сказал Ламис, тяжело поднимаясь с табурета. — Здесь и у флоры, и у фауны нравы одинаковы: сожрут чародея и не подавятся. Я пойду, Учитель, мне тоже вооружиться надо.

— Конечно, иди, — позволил Корф. — Орбан, ты найдешь дорогу до башни с винтовой лестницей?

— Да.

— Тогда я тоже тебя покину. А ты покорми и приласкай табурет, сходи за оружием и — к башне. Прекрасного отдыха и доброй охоты, ящер, приятный во всех отношениях!

— Ты даже знаешь, как меня называли друзья в Зиргии! — потрясенно воскликнул я.

— Я знаю о тебе много, очень много… но не всё, — медленно проговорил Учитель, после чего стремительно вышел из пиршественного зала.

Продолжение следует…

© Евгений Чепкасов, 1996, Пенза. Современная проза.

Ящер, приятный во всех отношениях (все части)

Другие авторы  /   Сборник рассказов

• Скачать книги бесплатно 
• Купить книги проекта Дневники Онлайн