Глава седьмая. Сны и явь.

Плотно пообедав и приторочив к пегасам оставшуюся дичь, мы полетели к черному замку. От нервных потрясений я необдуманно объелся, и крылатая животина подо мной постоянно взбрыкивала. По пути Ламис надоедал вопросами о невероятной способности к регенерации у стронгов, предлагал пари: если мне сиюминутно отрубить палец, отрастет ли он, пока мы доберемся до замка. Чтобы отвязаться, я согласился, отчекрыжил четверть пальца и через некоторое время показал изумленному Ламису восстановившуюся фалангу.

— А какая у тебя способность к регенерации? — поинтересовался я.

— Эта способность, к сожалению, у меня почти отсутствует, — грустно произнес он. — Приходится заживлять раны и отращивать потерянные члены при помощи одной лишь магии.

— Но крылья и хвост у тебя совсем как у стронга. Я ни разу не встречал подобных тебе существ. Скажи мне, друг Ламис, кто ты и где живут такие…

— Если хотя бы раз еще ты посмеешь намекнуть на мое происхождение, — внезапно взбеленился «друг Ламис», бешено рванув удила пегаса, — то я вызову тебя на дуэль, что бы там ни сказал Учитель!

Весь оставшийся путь мы молчали.

В замке, войдя в пиршественный зал, мы застали Корфа беседующим с каким-то стронгом, правое крыло которого было странным образом искорежено. Учитель поспешно отослал собеседника, взглянувшего на меня так же удивленно, как и я на него.

— Почему вы опоздали? — ворчливо поинтересовался он.

— Я рассказывал Орбану о сотворении миров, о Земле, вот мы и задержались, — объяснил Ламис.

— Я уже пообедал. Позвать стол для вас? — радушно предложил Корф.

— Нет, мы тоже уже.

— На подкрыльном корму, значит… Что ж, похвально.

— Учитель, — решительно произнес я, — мне нужно поговорить с тобой…

— Повиниться, — уточнил он. — И это похвально… Но чуть позже. Пусть пока Ламис покажет тебе комнаты и покои замка.

Изнутри замок показался еще более огромным и великолепным, чем снаружи. Мой откормленный табурет Уи постоянно следовал за мной и прытко подтискивался под меня, если я собирался сесть. Во время экскурсии я спросил у Ламиса о стронге с уродливым крылом, и он весьма туманно объяснил, что стронг — ученик Корфа с такой же ступенью посвящения в серую магию, как и я, что искореженное крыло — последствие не вполне удавшегося эксперимента и что мне запрещено общаться с ним.

— А если станешь наушничать в угоду любопытству, отрублю хвост! — пригрозил мой гид в конце.

Потом я расстался с Ламисом и, ровно притеревшись к Учителю, чистосердечно повинился во всех грехах. Корф отнесся ко мне неожиданно добродушно: телесных наказаний не назначил, а ограничился лишь необременительными моральными лишениями. «Учитель-то — добряк! — подумал я тогда. — И как я мог усомниться в обитателях замка? Вот бы вонзить дареный Меч вместе с лживыми рунами под хвост дарителю!»

— Идея хороша, — похвалил Корф, — но у дарителей нет хвостов. Только капюшоны… — прибавил он жутким голосом. — Ламис рассказал тебе про них?

— Да, — ответил я, чуть помедлив. — Не наказывай его, я сам попросил рассказать.

— Не накажу. Я даже рад, что вы сдружились в первый же день. Экая взаимовыручка! Итак, милейший Орбан, сегодняшней ночью мы устроим им ловушку… Но до ночи еще далеко.

— Учитель, Ламис обещал вызвать бесов, и я подумал… — осмелел я.

— Не поверил ты, значит, в историю сотворения миров, — заметно огорчился он. — Свидетели, значит, нужны, очевидцы. Ладно, будут тебе очевидны! Сейчас иди в свою комнату, охолонись после охоты (воду в бассейне уже сменили), а я вскоре пришлю тебе слугу, он проводит в церемониальный зал.

— Это в тот огромный, многостенный, с декаграммой в центре?

— Да, — подтвердил чародей.

— Я сам дойду.

— Смотри, не заплутайся. Ну, что стоишь? — грубовато спросил он, видя, что я не ухожу.

— Учитель, ты вправду простил мое недоверие? — взволнованно пробормотал я.

— Конечно. Не беспокойся, Орбан.

Я пришел в свою комнату совершенно счастливым.

 

***

Корф и Ламис добросовестно сдержали обещание. Когда, искупавшись, умастившись благовониями и переодевшись, я пришел в церемониальный зал, они уже поджидали меня. Многостенный и оттого стискивающе-округлый зал был окрашен в серный цвет. Он освещался лишь горящим, остро пахнущим маслом в десяти чеплашках, врубленных в незыблемый каменный пол на остриях лучей декаграммы. Узкая дверь, в которую я вошел, сама собой захлопнулась у меня за спиной и слилась с липко оплывающей серной стеной. От потревоженного воздуха пламя алчно рванулось из чеплашек в мою сторону, но вскоре успокоилось.

— Жутковато у вас здесь, — тихо проговорил я.

— Денница рассказывал, — молвил кто-то, кажется, Ламис, — что в его жилище так же. Поэтому не особенно критикуй. Иди к нам, Орбан!

— Если уже боишься, то лучше сразу уходи, — предупредил Учитель.

— Я остаюсь.

— Хорошо, тогда приступим…

Бесы белесым нематериальным клубком зародились в центре начертанной звезды, проструились но лучам фигуры и вылетели из пламени чеплашек, вполне оформившись, весело взвизгивая. Некоторые из них ерошили промаслившуюся шерсть и были хвостаты, рыласты и копытчаты, некоторые имели вид чернокожих людей, некоторые были белокрылы и одеты в сверкающие ризы, некоторые вообще представляли невесть что.

Явился нам и сам денница; он оказался менее приметным, чем некоторые бесы, но Учитель и Ламис мгновенно узнали его, низко поклонились. Денница не летал, как многие, а шел по полу, слегка прихрамывая. Перепонки его больших черных крыльев срастались со складками лоснящегося звездчатого плаща. Безбородое человеческое лицо денницы было бледно и заморожено какой-то постоянной эмоцией, а сквозь обгорело-черные волосы проглядывали маленькие рожки. Я тоже поклонился плащеносцу.

Бесы и денница подтвердили правдивость рассказа Ламиса, ответили на все мои вопросы. Белокрылые яснолицые существа, одетые в сверкающие ризы, представились Ангелами и тоже подтвердили. Они меня убедили окончательно, и я поверил.

— Ну а теперь, — сладкоголосо проплескал плащеносец, подхромав ко мне почти вплотную, — веруешь ли ты, Орбан, что я, денница, бывший подневольный херувим, ставший вольником и творцом, — бог твой?

— Верую! — возбужденно воскликнул я абсолютную правду.

— В нашем легионе прибыло… — усмехнулся рогатый бог и вместе со всей свитой втянулся в центр декаграммы.

— Не так уж сложно увидеть бога,— заметил Корф. — А теперь сеанс окончен, больше нам здесь делать нечего. Пойдемте ужинать, ученики.

В пиршественном зале мы быстро, но сытно поужинали. Между глотками пенящейся крови из кубка мне вспомнился наш завтрак. Тогда Учитель зло подшутил надо мной, дав красно-зеленый шар с коротким голым хвостом и проговорив, что в моей стране, кажется, едят подобное. Я до сих пор не забыл тошнотворного вкуса, прожарившего нёбо и чувствительный раздвоенный язык. Потом были другие испытания, я нагло врал о Мече, Корф и Ламис разоблачали мое вранье… Да, за завтраком мы совершенно не доверяли друг другу — не то, что теперь!

После ужина мы втроем отправились в лабораторию Учителя, ту самую, у дверей которой я подслушивал ночью. Протеснившись между скелетами, мумиями, висящими пуками чудодейственных трав и широкими полками со склянками, мы подозвали табуреты и сели за длинный чернокаменный стол с изображением стронга.

— Итак, Орбан, приступим к делу без церемоний, — по-деловому проговорил Корф. — Ты уже слышал о миссии, возложенной на тебя нашим Братством чародеев (то есть, мной, его главой), но не знаешь, в чем она заключается. Миссия эта важна, почетна и заключается в следующем: мы готовим Вторжение на Землю, а ты неоценимо нам поможешь.

— Я?.. На Землю?.. Неоценимо? — изумился я.

— Да. Теперь — подробности…

— Погоди, Учитель, ведь люди разумны, значит, магию против них применять нельзя, а людское оружие, как говорил Ламис, намного совершеннее нашего. Для всех чародеев Плимбара существуют Запреты, нарушив которые они теряют колдовские способности…

— Уж не меня ли ты хочешь учить Запретам?! — угрожающе рыкнул Корф. — Я их помню наизусть, и первый из них: «Колдовство не может быть использовано против разумного существа, не имеющего доступа к нему». Люди разумны, это тоже верно, но Вторжение состоится, и мы будем использовать магию, ибо такова воля денницы. Он сам разрешил нам нарушить первый Запрет и обещал, что наши колдовские способности сохранятся.

— Понимаю, — горестно молвил я, — мы всего лишь оружие денницы в войне против Триединого. Наш Плимбар от этой войны не получит ничего, лишь погибель многих чародеев будет нам наградой!

— Замолчи, богохульник! — взревел Учитель. — Будет нам и другая награда! Толпы вкусных и выносливых рабов, вся Земля с ее богатейшими ресурсами, с непереспелым пока плодом технической цивилизации — всё достанется нам! Хватит ли тебе, ящер, приятный во всех отношениях?!

— Не горячись, Учитель! — защитил меня Ламис.

— Конечно, извините, ученики… — успокоился Корф. — Я и впрямь погорячился. Просто, когда идет разговор о судьбе нашего мира и наших народов, о вере в могущество денницы, думать лишь о собственной жизни и о наживе — это…

Учитель онемело смолк, и мне стало стыдно.

— Чем же я могу помочь Плимбару в завоевании Земли?

— Давно бы так! — обрадовано воскликнул Корф. — Слушай же. Плимбар и Земля — параллельные миры. Между ними при помощи магии можно создавать узкие лазеечки, но они неустойчивы и быстро пропадают. Сквозь эти лазеечки мы с огромным риском выкрадываем людей, их изделия, засылаем разведчиков, но всё в чрезвычайно малых количествах. Между Землей и Плимбаром существуют также и Врата, Врата огромные, устойчивые, способные пропустить любую армию, но закрытые. Так вот, Врата сможешь открыть только ты.

— Я?.. Как это — я?.. Почему именно я?.. — ошарашенно залопотал я.

— Первое: Врата может открыть только стронг. Второе: Врата может открыть только стронг, сведущий в магии и посвященный в магистры. Третье: Врата может открыть только стронг, сведущий в магии, посвященный в магистры и зараженный одним вирусом.

— Каким еще вирусом? — почти безразлично спросил я, напрочь ошалев от услышанного.

— Спящим и совершенно безвредным, — успокоил Корф, — но если его активизировать, то он овладеет всем твоим телом…

— Я отказываюсь от Миссии! — истошно завопил я. — Мне таких рискованных поручений не надо!

— Разбудить вирус практически невозможно. Кроме того, ты уже заражен, добавил он с некоторым злорадством.

— Что?! Без моего согласия, тайно?!

— Да, тайно, — ровно произнес Учитель. — Цель оправдывает средства, как говорят люди. Когда ты откроешь Врата, вирус из тебя удалят, а твое имя, слышишь, Орбан, твое имя станет легендой и навсегда останется в истории Плимбара. И денница отблагодарит тебя воистину божественно.

— Я согласен выполнить мою Миссию! — торжественно и патриотично сказал я фразу, полностью противоположную моему недавнему воплю.

— Славно, ученик! Впрочем, у тебя и выбора-то не было. А теперь побеседуем о них.

— О кларесах?

— У нас не принято называть их, — напомнил Ламис, встревая в разговор. — Они — просто они.

— Просто они, — эхом повторил Корф. — Орбан, не обидишься, если мы переночуем в твоей комнате?

— Нет, конечно, но зачем?

— Они обязательно попытаются связаться с тобой во сне (есть у них такая привычка), а мы в это время достоверно узнаем, они ли нам мешают и какие у них намерения. Не беспокойся, Орбан, в обиду мы тебя не дадим.

— Надеюсь! — нервно хмыкнул я.

— До ночи еще достаточно долго… Ламис, покажи пока Орбану, как действует Шар, — предложил Учитель.

Шар с клубящимся внутри туманом, как и раньше, лежал на искристо-черной поверхности круглого каменного стола. Вразвалочку подшлепав к нему, Ламис начал неспешно и толково объяснять:

— Как ты уже догадался, Шар этот волшебный. Стараниями наших разведчиков, переброшенных на Землю, он показывает видимую сущность жизни людей. Может он воспроизводить и события, давно минувшие, поскольку обладает памятью. Чтобы заставить его работать, нужно сотворить вот такие пассы… Смотри внимательно, Орбан! А теперь повтори. Нет, не так! Тут нужна резкость, а ты сгладил угол… Еще раз! Теперь отлично. Видишь, туман утрамбовался вниз, Шар ждет приказаний. Каждому приказу соответствует особое заклинание, они легко запоминаются. Ну, Учитель, что мы будем смотреть? — спросил он под конец.

— Хроники, — лениво бросил Корф. — Начнем со Всемирного потопа…

Из лаборатории мы выбрались маслянисто-черной ночью. Усердно мигая глазами, пересохшими от долгого пялянья в Шар, я вместе со спутниками ввалился в свою комнату. Ламис деловито смазал мою голову какой-то липкой дрянью и обмотал ее чьей-то шуршащей кожей, а Учитель тем временем усердно колдовал над обнаженным Мечом, привешивая к нему разнообразные амулеты. Меня бережно уложили на кровать и сели рядом.

— Пускай теперь снятся, мы приготовились, — шепнул Корф. — Тебя усыпить, Орбан?

— Не надо, я сам, — прозевал я и, действительно, заснул.

 

***

Я находился в гигантском зале, три стены которого были увешаны средневековым оружием и чьими-то безобразными головами, а четвертой не существовало и в помине. Вместо нее мне открывался обширный кусок неба, но порывов ветра, нещадно погонявшего пушистые голубые облака, я не ощущал.

«Стекло! — восторженно догадался я. — Вот это размах!»

Стоп! Ведь мне уже снился подобный сон! Кошмарик, но приятный. Тогда я, помнится, пребывал внутри крылатого толстохвостого чудовища по имени Орбан. Еще в том сне действовал невероятной наружности монстр, его звали Корф. Я внимательно огляделся, увидел Корфа и другое чудовище, смешавшее в себе черты человека и летающего ящера и оттого непередаваемо отвратительное. По чешуйчатым шестипалым лапищам, двуручному Мечу и куску хвоста, попадающим в поле зрения, я сообразил, что вновь нахожусь в плену у прошлосоннего тела.

«Здравствуйте, любезный Орбан! — мысленно поздоровался я. — Это снова я, ваш ближайший сосед Евгений. Жаль только, что вы меня не слышите».

Корф, незнакомец и Орбан восседали на плоскотелых зверях-табуретах за квадратным изящным столиком с копытцами на ножках.

Стол, очевидно, живой, покрывала добротная белая скатерть, а на ней стояли три объемистых кубка с кроваво-красной жидкостью, лежали толстые пласты сырого мяса и островки сизого с зеленоватыми прожилками студня, похожего на мозги. Экие у меня, однако, гадкие ассоциации! В данный момент трапезничающие пили болтунью из неглубоких чашек. Мне показалось, что в чашке Орбана всплыл мертвый глаз с оборванными капиллярами, после чего мгновенно был мгновенно проглочен. Показалось, всего лишь показалось!..

Насколько мне позволяло тело, изредка отлепляющее взгляд от мерзопакостного стола, я рассмотрел пиршественный зал. Вдоль стен с коллекцией оружия и безобразных голов редким строем застыли люди в блестящих латах, вооруженные различной металлической дребеденью. Они были смуглы, грязны и бородаты, просалившиеся волосы неприглядными змеями сползали на полубезумные глаза. Да, и здесь тоже ступала нога человека!

От размышлений меня отвлек голос Корфа:

— Если мне не изменяет память, в твоей стране едят это, — отчетливо проговорил он, протягивая телу обыкновенное яблоко.

«Конечно, едят! — помыслил я. — Наконец-то нормальную пищу предложили!»         .

Орбан осторожно взял яблоко и, слегка надкусив, сплюнул прямо на скатерть и озлобленно метнул его в ближайшего латника. Человек на лету поймал краснобокий плод и с аппетитом схрумкал, раболепно согнувшись.

— Послушай, Учитель! — прошипело тело. — Послушай внимательно, Учитель! То, что ты мой Учитель, не дает тебе никакого права издеваться надо мной!

«Надо мной бы так поиздевались!» — тоскливо подумал я.

— Как, тебе не понравилось?! — изумился Корф. — А вот ему, так очень!

Он указал на латника, съевшего яблоко, и вместе с незнакомым уродом громко заскрежетал.

— Не думаешь ли ты, Учитель, сравнить меня с человеком? — спросил Орбан, явно впадая в бешенство.

«Естественно, не думает, — помыслил я. — Ведь это для меня был экзамен, а не для вашего желудка, любезный ящер!»

— Нет, конечно же, нет, ни в коем случае! — словесно подтвердил Корф мою мысль. — Запей кровью, и все пройдет.

Тело жадно глотнуло из кубка и расслабило все мышцы, доселе судорожно напряженные. Как видно, кровушка пришлась ему по вкусу.

— Так ты, действительно, не пробовал раньше ничего подобного? — недоверчиво полюбопытствовал уродливый незнакомец.

— Не пробовал!

— Ну, значит, я ошибся. Прости! — извинился Корф. — А вот насчет твоего поступка я могу рассказать одну историю. Жил на Земле человек, довольно давно, правда, и звали его Петр, что в переводе с одного из земных языков означает «камень». Характером своим Петр вполне обосновывал имя и мог служить прекрасным примером для подражания не только у людей, но и у нас. Но вот в порыве гнева, так же, как и ты, он швырнул хлебом (это нечто, съедобное для них, но несъедобное для нас) в человека, что было расценено как милостыня. С той поры жизнь его необратимо повернулась в ужаснейшую сторону, и он кончил тем, что продал себя в рабство. Ну, любезнейший Орбан, каково?

«Ложь и клевета! — гневно подумал я. — Ах, любезнейший Орбан, если бы вы слышали меня!.. Ведь я знаю истинную историю Петра, она приводилась как пример в «Слове о чувственном и духовном видении духов» святителя Игнатия Брянчанинова, недавно мною прочитанном. Да, Петр, действительно, был жестокосердным мытарем, ни разу в жизни не подавшим милостыни. Лишь однажды в порыве гнева он швырнул в нищего, просящего неотступно милостыни, хлебом, ибо ничего другого у него под рукой не оказалось. Вскоре после этого случая Петр занемог и оказался при смерти. И далось ему видение: перед ним весы, по одну сторону стояли мрачные демоны, а по другую — светлые Ангелы. Демоны положили на чашу весов злые дела Петра, а Ангелы — хлеб, кинутый в нищего и расцененный как милостыня. Хлеб начал перевешивать, и сказали Ангелы мытарю, чтобы приложил он еще к этому хлебу. Петр выздоровел, дал свободу рабам, истощил на нищих все свое имение и продал себя в рабство благочестивому жителю Иерусалима. Такова истинная история мытаря Петра, но вы меня не слышите, любезный Орбан, как жаль, что вы меня не слышите!..»

— Кошмар! — с чувством проговорило тело. — Какая страшная судьба!

— Мораль: не кидайте в людей пищей, это может быть не так понято! — ухмыльнулся жирный урод, имени которого я не знал.

Взахлеб допив свою порцию крови, он мягко поставил кубок вверх дном на загаженную скатерть.

Нечто неладное произошло вдруг. Мир перевернулся вместе с кубком урода, все затряслось, задрожало, потеряло контуры. Как же трудно неперевернутому в перевернутом мире!

«Просыпаюсь! — понял я. — Ух, как же не хочется в школу!»

 

***

 

Я пробудился вместе с дичайшим, ужасающим воплем.

— Сна не помнишь? — нервно спросил Учитель, поспешно творя пассы у изголовья моей кровати и по неизвестной причине пританцовывая.

— Говори правду! — строго предупредил Ламис.

— Помню, что все вдруг наоборот стало, перевернулось, затряслось и расплывается, расплывается … — сбивчиво залепетал я.

— Что стало наоборот?

— Не помню… Совершенно все, а я вниз головой… Больше ничего не помню, но страшно было невыразимо, хвост цепенел… Учитель, молю, избавь меня от кошмаров! — истерично заорал я, хватаясь за его плащ.

— Избавлю, — пообещал Корф. — Мы уже выяснили интересующее нас, теперь я установлю вокруг тебя непреодолимую блокаду, и будешь спать спокойно.

— И что же вы узнали? — полюбопытствовал я. — Это они повинны в кошмарах?

— Да, они, — размеренно произнес он. — Их намерения мы предсказали верно: они пытались разбудить спящий в тебе вирус, чтобы помешать Вторжению.

— Почему они пытаются помешать? — спросил я.

Ламис вопросительно взглянул на Учителя и, когда тот сделал разрешающий жест, принялся объяснять:

— Видишь ли, Орбан, для многих эта информация секретна, но Учитель позволил просветить тебя. Они и наше Братство чародеев извечно враждуют, они рады навредить великой кампании. Но главная причина в другом: Плимбар, Цемплус и Землю можно представить вершинами треугольника, перемещаться по которому возможно лишь в одну сторону. Из Плимбара — на Землю, с Земли — в Цемплус, из Цемплуса — в Плимбар и так далее, но не наоборот. Понятно теперь? Мы не можем попасть в Цемплус, минуя Землю, а враждебные цемплусяне легко попадают к нам и делают пакости. Если Вторжение завершится успешно, то мы начнем с ними войну на равных.

— Теперь тебе известно совершенно все, ученик, — подвел итог Корф. — А сейчас оденься и следуй за нами. Чтобы открыть Врата, тебе многому надо научиться. Работа нам предстоит сложная, кропотливая — бездельничать не придется…

И действительно, бездельничать не пришлось. Как и обещал, Учитель установил вокруг меня блокаду, и я стал спать без кошмарных сновидений. Через несколько дней, после несложного экзамена, чародей посвятил меня в магистры, и только тогда началась настоящая учеба, сложная и кропотливая.

Магическая часть моей миссии проблем не вызвала: я вполне мог ее выполнить. Но приходилось учиться еще кое-чему, кроме заклинаний и пассов. Мне необходимо было знать все, что знает любой житель страны, в которой произойдет Вторжение: ее историю, культуру, законы, искусство, религию, географию, устройство быта людей во всех мелочах, общую информацию о других странах, о достижениях науки и так далее. Возникали страшные трудности, хотя Корф и наделил меня абсолютной памятью. Наиболее сложным оказалось выучить разговорный язык землян, произношение грубоватых звуков. Для этого мне приходилось свивать и скручивать собственный раздвоенный язык самым немыслимым образом.

А вообще, страна, где мыслилось произвести Вторжение, признавалась самой большой по площади и называлась Россией. Еще пару веков назад вера в Триединого была там наиболее крепка, но денница и плимбарские разведчики хорошо поработали, и теперь вера искоренена почти повсеместно. Уже несколько десятилетий всё в России подготовлено ко Вторжению, однако внезапно изменился политический курс, и веровать разрешили. Именно поэтому меня обучали в ускоренном темпе.

Корф и Ламис по очереди занимались со мной и с колчекрылым стронгом. Я не пытался заговорить с ним, да и он сторонился меня. Один день я проводил в собственной лаборатории, чародействуя и решая языковые сложности самостоятельно, а другой — в лаборатории Учителя, пялясь в волшебный шар или повторяя пассы и заклинания. Я догадался, что колчекрылый стронг тоже заражен неведомым вирусом и проходит такое же обучение, чтобы заменить меня в случае чрезвычайной ситуации. Но наверняка ему не представится возможности открыть Врата вместо меня, и все его старания пропадут впустую.

… В этот раз я и Корф засиделись в лаборатория допоздна. Ламиса с нами не было, он работал две ночи подряд и, выпросив сутки отдыха, с утра улетел на охоту. Многие события, увиденные в шаре, и рассказы Учителя заставили меня люто возненавидеть землян; даже слугу, присылавшегося ко мне в комнату с поручениями, я всегда встречал каким-нибудь тяжелым предметом и в конце концов убил. Я и сейчас с устойчивой привычной ненавистью смотрел, как один из иномирян говорил что-то, а множество других делали нелепые телодвижения, производя неприятный громкий шум. Некоторые ослепляли говорящего холодно-яркими вспышками из маленьких коробочек.

— Ну, на сегодня хватит, — изможденно просипел чародей.

Он сотворил несколько пассов, прошептал заклинание, и туман в Шаре поднялся, густо заклубился, скрыв изображение. На зов Корфа к нам подошел столик, боязливо переступая через извивающиеся трубочки и колбы с чем-то светящимся. Мы наскоро поели и, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.

На моей кровати лежал Меч. Учитель разрешил оставить дареное оружие при условии, что, если на Мече вновь появятся руны, я немедленно сообщу об этом. Сегодня утром я осматривал Меч в тщетных поисках плавающих рун и оставил его на покрывале пурсячьей шкуры, а сейчас у меня не хватило сил даже на то, чтобы убрать его. Не раздеваясь, я рухнул в волосатые объятья кровати, придавив оружие телом. Сон захлестнул меня тяжелой темно-зеленой волной.

 

***

Я находился в сравнительно небольшой комнате, тесно уставленной скелетами, мумиями, колбами и склянками из непрозрачного стекла. Отовсюду свешивались пуки трав и гирлянды трубочек. На кольцах полок, выпирающих из абсолютно круглых стен зала, лежали вещи весьма экзотические, а порой и откровенно ужасные.

«Тьфу ты, гадость! — мысленно выругался я. — Эти сны становятся навязчивыми».

Без особого труда я понял, что вновь пленен телом крылатого ящера Орбана. Корф сидел напротив, а урода из прошлого сна в комнате не было. И тело, и Корф сосредоточенно вглядывались в большой шар, располагавшийся точно в центре круглого чернокаменного стола.

«Здравствуйте, любезный Орбан! — мысленно поздоровался я. — Это опять я, ваш ближайший сосед Евгений, и вы опять меня не слышите, но все-таки попытайтесь понять: если вы еще хоть раз приснитесь мне, то я… Да на что вы так заворожено уставились, любезный Орбан?! Хм, действительно, занимательно…»

И только тут я разглядел, что в шаре, в этой неизвестной модели телевизора, выступал президент России. Зал загромыхал овациями, фотографы защелкали фотоаппаратами и засверкали вспышками. Раньше я никогда особо не интересовался политикой и, если бы мог, зевнул бы или переключил на другую программу. Вдруг в мое сознание, напрочь потерявшее интерес к шару, прорвался бесстрастный и безжизненный голос:

— У нас мало времени, Евгений. Слушай внимательно и запоминай. То, что тебе снится, — не пустые кошмары, а натуральнейшая правда. Существует параллельный вашей Земле мир, и называется он Плимбаром. В Плимбаре есть Братство чародеев во главе с Корфом, оно собирается завоевать Землю. Ты, Евгений, мимовольно оказался главным действующим лицом предстоящего Вторжения. Сейчас твоя душа, действительно, находится в теле Орбана, а он должен открыть для нечисти Врата в твой мир. Пока ты лишь дремлешь и составляешь необходимый компонент для открытия Врат, но мы разбудим тебя, и ты овладеешь телом и памятью ящера. Кстати, память у него фальшивая, настоящие лишь имя, тело и колдовские способности. Орбан оказал нам неоценимую услугу: он заснул на Мече таким образом, что оружие соприкасается с его телом. Лишь из-за этого мы смогли прорвать блокаду, поставленную Корфом, и связаться с тобой. В дальнейшем мы будем тебя инструктировать, и ты обязательно спасешь Землю. С Корфом веди себя так, словно ничего не случилось. Удачи!

Нечто неладное произошло вдруг. Мутно-цветистый смерч вырвался с оглушительным ревом из раззявившейся бездны. Он властно облапал меня, закрутил и начал рвать мое невидимое тело в кровоточащие клочки. Смерч густо размазал кровь жертвы по своей бесплотной воронке, облизнулся склизко-зеленым языком и начал быстро тускнеть, исчезать…

«Просыпаюсь!» — понял я так же отчетливо, как и то, что, проснувшись, не пойду в школу.

 

Продолжение следует…

© Евгений Чепкасов, 1996, Пенза