ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мелочи жизни

 

Очнулся я уже ближе к полудню, окрепшим и отдохнувшим. Раны, как им и полагалось, затянулись. Пояс был выпотрошен в той же мере, что и мешочки с их содержимым, в беспорядке лежащим на моей груди. Хотя, нет! Порядок присутствовал. На свежей чешуе порошками, корешками, чьими-то зубами и моими когтями вперемежку с тяжелыми шариками выкладывалась обширная гексаграмма, а в ее центре валялась сама потрошительница, то ли впавшая в транс, то ли просто дрыхнувшая.

Боясь пошевелиться, чтобы не нарушить какое-нибудь заклинание, я довольно долго пролежал молча и недвижимо, мысленно матеря ту псину, которой здесь невыносимо воняло. Когда мне это надоело, я осторожно разбудил целительницу. Она и впрямь спала. Пробудившись и счастливо потянувшись, Кюс стала со вздохом (такова, мол, наша женская доля) сортировать и раскладывать по мешочкам все, что на мне расположила.

Я подождал, пока фея закончит, и поздравил ее с добрым утром. Она не ответила, и я не удивился. Во мне проснулся жуткий голод; его, как я помнил, после потери крови на Земле утоляли шоколадом и черным кофе. Это ж надо — шоколадом! Мне почему-то стало смешно.

Я выбрал на завтрак нечто более прозаическое, хотя проза та была, несомненно, фантастикой. Зверюга размером с борова на тонких козьих ножках с когтистыми курьими пальцами безбоязненно проходила около меня, когда я не без сожаления убил ее метким броском дротика. Животина представляла из себя дикую помесь серны, страуса и капибары. На более детальное описание у меня не хватило бы духу. Но сочного мяса в ней было много, а вкусной горячей крови — и того больше.

Я легко разделал мечом тушу чудо-зверя: уроки Жюля Верна не проходят даром. Кюс предпочла не смотреть и подлетела ко мне лишь когда я насытился и попросил ее помочь выколдовать флягу для недопитой крови и суму для недоеденного мяса. «Что ж, в сыром мясе и парной крови есть своя прелесть!» — сыто подумал я, застегивая пряжки совместно с феей сотворенной школьной сумки, туго набитой кровоточащим мясом и увесистой флягой. Фея, услышав мои мысли, зигзагообразно метнулась в воздухе и врезалась в дерево. Придя на земле в чувство, она бросилась на меня с кулачками и, немного поостыв, произнесла со зловещей интонацией:

— Я не знаю, что с тобой сделаю, если ты еще раз подумаешь про что-нибудь такое!

Это были первые ее слова за сегодняшнее утро, и я решил последить за своими мыслями.

— Вот и славно! — откликнулась Кюс. — Что делать будем?

Ее вопрос напомнил мне рубрику в одной из областных газет, и я ухмыльнулся.

— Что, что… В город пурсячий пойдем. Я, кажется, видел его недалеко отсюда, когда пикировал на посадку. А что там делать будем, я и сам не знаю. Но через пять дней планируется нашествие на Землю, и я должен его предотвратить.

— Постараюсь помочь тебе, если окажусь в хорошем настроении, — игриво пискнула фея. — Но зачем идти, если можно лететь?

— Тебе — можно, ты и за муху сойдешь, а я не хочу быть замеченным. Хватит с меня расстрела из катапульт! — грубовато разъяснил я, но Кюс почему-то никак не прореагировала, несказанно меня удивив своей терпимостью.

— Ладно, пойдем пешком, — смиренно молвила она. — Загляни в Прорицание, может, там есть что-нибудь о будущем.

— Может и есть, — согласился я, вынимая кожаный мешочек из напоясного кармашка, а Прорицание — из мешочка.

Приняв размер учебника, книга послушно растелешилась на нужной странице. Там, действительно, красовались новые руны, и они сразу же сквозь дыхальца и ушные щели запустили ямбические щупальца в мой мозг.

 

Прощения прошу у вас.

Сказало в прошлый раз неточно.

Не кулинар я, здесь я пас,

Но это, право, не нарочно.

 

Послушайте меня, друзья,

Вы в нескольких шагах от цели.

Да, этот город знаю я!

Все время, каждый день недели.

 

В него стремилось я попасть.

Томится в Эмо мой создатель.

Великую имел он власть,

Но погубил его предатель,

 

Узнав его секрет. И вот,

Шагнув доверчиво в засаду,

Старик, по имени Леот,

Висит в цепях семьсот лет кряду.

 

Спеши, Евгений! Отнеси

Меня в зловонную темницу,

Леота от цепей спаси.

Обгоним мы любую птицу,

 

Когда воротимся назад

И планы Корфовы расстроим.

Помочь создатель будет рад:

Вернешься ты домой героем.

 

Прорицание сжалось, окончив монолог, и, закрывшись щитом золотой обложки, сиротливо легло в центре моей ладони. Добрая весть породила во мне безрассудное великодушие. Я ласково посмотрел на книгу и мысленно обратился к ней: «Что ж, я прощаю тебе, что еще четверть века у меня перед глазами будет маячить эта светящаяся ро… роза!» — вовремя спохватился я. Фея от неожиданного комплимента свалилась с корня, конец которого вертикально вверх торчал из земли, подобно костяному пальцу скелета. Как видно, она не знала, что на розы у меня аллергия.

— Ну да, прощай ему, прощай! А оно тебя в следующий раз еще чем-нибудь накормит, — побрюзжала Кюс, вновь взобравшись на иссохшую трибуну.

— Не накормит!

— Это надо же, стихами с тобой заговорило! А со мной?! И что мне делать в этом городе? Почему я должна отправляться туда? — заверещала она обиженно и ущемленно.

Разорвав мешочек, куда я успел его упаковать, Прорицание стремительно увеличилось, упало и раскрылось перед феей, отвечая на ее вопрос. Я заглянул в него и увидел непривычное руническое построение:

«Потому что мы с тобой связаны сиргибским Кольцом, строптивая девчонка! Простите за презренную прозу».

Книга вновь сжалась, а фея вновь свалилась с корня и, подобрав Прорицание, ошарашенно выдохнула:

— Похоже, что я тоже его прощаю…

— Прекрасно! Но все-таки объясни, что это за Кольцо! — грозно поребовал я.

— Ну, я же тебе говорила, — с прихлюпом залепетала она, — говорила же я тебе, что не знаю…

— Я помню, но ты врала, — и сейчас врешь. А мне нужна правда: она может оказаться полезной, — с топорной жесткостью врубал я слова. — Истерику не устраивай. Пока не расскажешь о том, что утаила в своей истории, дальше не пойдем.

Однако Кюс устроила-таки истерику, да еще похлеще предыдущей, произошедшей на раеобразной планетке-тюрьме. Фея металась в воздухе и в переплетении корней, визжала дурным голосом, драла себя за волосенки в пределах разумного, пыталась измордовать меня, спалила огненосным Знаком замысловато сложенных пальчиков несколько деревьев и наконец, напрочь обессилев, успокоилась и рассказала мне такую историю:

— Да, я кое о чем умолчала. Тяжко вспоминать, но ты, я вижу, привязался накрепко. Так вот… Тот бородатый урод, который помог гоблинам пробить защитный купол над страной Грез (ты говорил, что его звали Корф), поймал меня в числе дюжины других фей, а потом усыпил. Но очнулась я не тогда, когда меня несли по коридору к железной двери, а намного раньше. Я открыла глаза в какой-то страшной круглостенной комнате с ужасными скелетами, мумиями и прочей невообразимой гадостью. Еще там, на столе из черного камня лежал большой прозрачный шар, в нем  клубился густой белый туман…

— Это лаборатория Корфа! — перебил я фею мимовольным восклицанием и поспешно добавил: — Продолжай, Кюс!

— Все мы, вся дюжина фей, лежали на столе совершенно парализованные: ни крылышком шевельнуть! А Корф колдовал над нами: творил пассы и заклинания, чем-то окуривал. Потом дотронулся до каждой из нас какой-то холодной металлической штучкой. При каждом прикосновении штучка пищала, а когда дотронулась до меня, то звук был намного громче, чем около остальных. Тогда Корф сгреб всех фей, кроме меня, в кучку, взял в ладонь и сжал. Так сжал, что кровь брызнула. Он кинул спрессованный комок за спину, и тот ударился о какой-то ужасный череп на полке и распался. А там тельца —  искореженные, растерзанные… Тут я потеряла сознание даже без заклинаний Корфа.

Когда очнулась, в шаре с туманом увидела отображение лаборатории и себя. Я лежала на обнаженном человеке — старике, у которого не было ни волос, ни бороды. На мою грудь сильно давило Кольцо из алого металла. Корф совершил страшный Обряд, который навеки связал меня, старика и Кольцо. Оно стало обладать ужасной властью над нами. А потом все было так, как я тебе рассказывала.

— В чем же заключается власть Кольца? — спросил я, впечатленный историей.

— Мне, понимаешь ли, не объяснили, — саркастически ответила Кюс, — но я постоянно ощущаю смертельную опасность от этой зависимости.

— Подожди-ка… — вспомнил я. — А Прорицание какое имеет отношение ко всему? Каким образом оно связано с Кольцом?

— Вот уж чего не знаю — того не знаю, — откровенно призналась фея. — Говорит, что связано, — и все.

— Понятно… И последний вопрос: почему Кольцо названо сиргибским?

— Тоже не знаю. Прорицание однажды упомянуло, что Сиргиб — это маленький город-порт где-то на самом краю Плимбара.

— Ладно, пусть порт… Кюс, а ведь ты как-то странно себя ведешь! — удивленно произнес я, укладывая залежавшееся Прорицание в мешочек от съеденного порошка.

— Что такое? — всполошилась она.

— Да ничего. Ты тут рассказывала о таких ужасах, о спрессованных трупиках — и хоть бы в истерике забилась по своему обыкновению… Так нет! Сидит себе и рассказывает спокойненько!..

— А, ты вот про что… Да хватит, перебесилась уже… — ровно проговорила фея, указывая на курящиеся скелеты деревьев, спаленных в истерике хитросплетенными пальчиками.

— Кстати!… — глубокомысленно произнес я, вспомнив, что фея  использовала тот же магический Знак против рыжих карликов, явно разумных существ.

Я просветил Кюс насчет благородных Запретов здешних чародеев и спросил, не потеряла ли она колдовских способностей.

— Сроду не слышала ни с каких Запретах! — вздорно сказала Кюс и в доказательство сохранности колдовских способностей сожгла еще одно деревце, недоуменно пожав плечиками.

«Странно… — подумал я. — Для нее Запретов не существует. Но я их нарушать не буду. А то мало ли что!..»

Пора было отправляться в путь, в столицу пурсов, в Эмо. Прорицание сообщило, что мы в нескольких шагах от цели…

— Вперед, фея! — весело крикнул я, закинув за спину школьный ранец с теплой кровью и парным мясом, и бодрой походкой сытого существа зашагал в строну Эмо.

Кюс витала рядом, отказавшись использовать меня как средство передвижения. Она отставала, но огонек ее не исчезал из вида, притаившись в дебрях моего сознания. Ссохшиеся корни ломались под тяжелыми чешуйчатыми лапами, изогнутый шипообразный наконечник хвоста застревал в их коварной путине. Поэтому мне приходилось идти с двусмысленно задранным хвостом и оглушающим треском, достойным пробирающегося сквозь валежник медведя. «Если вскоре местность не изменится, — подумал я, — то незамеченным не останусь!» С этим согласилась и моя спутница, летевшая грациозно и бесшумно.

Запах псины стал невыносимым, и фея закрыла нос ладошками. Я терпел, положив руку на рукоять меча и зорко оглядывая близлежащие игольчатые кусты. Лучше бы я смотрел под ноги! Споткнувшись о нечто белое, я рухнул на корни, доставшие, наверное, до воды, поэтому упругие и покрытые фиолетовыми листьями-лопухами. Тем не менее, подо мной что-то с хрустом сломалось, и обломок этого чего-то чуть не пробил чешую на животе. Я охнул, вскочил и увидел, что лежал на костях скелета, одна из которых едва не выпотрошила меня. На них были отчетливо заметны царапины от острых зубов.

Фея, нежно поголубев от страха, юркнула в напоясный кармашек. Я же обнажил меч и, осторожно ступая по ожившим корням, двинулся вперед. Через десяток шагов я столкнулся с еще двумя скелетами, принадлежавшими, несомненно, стронгам. Количество костей увеличивалось в строгой пропорциональности с уменьшением сплетенных корней и появлением обычной земли, поросшей чахлой травой. Кусты украсились мясистой белой листвой, солнце пробилось сквозь кроны поредевших деревьев…

Ни за что не давайте застать себя врасплох! Мой вам совет. Четыре поджарых тела выпрыгнули из-за кустов. Шерсть их в свете солнца отливала сталью. Хорошо, что выскочили они не одновременно, и еще хорошо, что первая смрадная зубастая пасть сомкнулась не на моем горле, а в двух пальцах от него. Второго зверя я разрубил на лету, а третьего и четвертого фея угостила огненным пассом. Но зверушкам, очень похожим на волков, это нимало не повредило. Разрубленная так же на лету превратилась в целую, шкуры третьей и четвертой в свете быстро погасшего пламени так же отливали сталью, первую я пнул ногой в морду. Все волколаки, не ожидая такого приема, опешили, скаля стальные зубы.

Того времени, пока они стояли в нерешительности, мне хватило, чтобы вспомнить все, что я о них читал. Желая продлить волколачье замешательство, я одарил их четырьмя дротиками и поискал глазами куст боярышника. Но кусты в ассортименте имелись только толстолистые_. Что ж! Я срубил несколько сучьев с ближайшего дерева и заклинанием превратил импровизированные колы в боярышниковые, пока зверюги с визгом выгрызали из тел крепко вонзившиеся дротики.

Волколаки бросились на меня. Первого я поймал на кол, и тот осыпался на землю горсткой праха. Остальные кинулись в разные стороны, но одного из них все же пронзил кол, брошенный вдогонку. Звери не возвращались, и я пошел дальше. Я продвинулся на несколько сот шагов, с того места, когда встретил двух незнакомцев в черных плащах с узкоклиночными шпагами в руках. На лице одного из них расплылся свежий синяк. Да, лице! Не харе, не морде, не роже! Это были люди странноватого, правда, вида. Я опустил меч и спросил трескучим голосом:

— Откуда вы? Вы люди?

Незнакомцы улыбнулись мне, обнажив острые вставные зубы.

«Похоже, что стальные. Но где они нашли зубного врача?» — недоуменно подумал я. Прежде, чем я понял, кто передо мной, волколаки выдернули из ножен шпаги.

Пришлось сражаться, ибо они были, несомненно, разумными, и магия не могла мне помочь. Я метнул в ближайшего захваченный на всякий случай боярышниковый кол, но он пролетел сквозь улыбчивую нечисть, не встретив никакого препятствия. «Серебро по вас плачет!» — зло помыслил я и отскочил назад, прижавшись к губчатой коре необъятного дерева и выставив перед собой меч.

Да, фехтовали оборотня чертовски хорошо! Я едва успевал отбивать их молниеносные выпады. А шпаги?! Какие у них были шпаги! Клинки их, ломаясь от чересчур сильных моих ударов, отрастали вновь! Но не был бы я учеником Д’Артаньяна, если бы дал подобному положению сохраняться далее.

Я присел, когда один из волколаков сделал слишком сильный выпад, целясь мне в горло. Его шпага всем тонким жалом лезвия вонзилась в дерево, а мой меч — в грудь оборотня. Второй никак не смог отомстить за сородича, надежно защитившего меня от его удара своим телом. Рана твари начала гноиться, расползаться, и вскоре его черный плащ сполз вместе с гниющей плотью на землю, оставив один лишь скелет, который, постояв мгновение неподвижно, распался на отдельные кости. Шпага его исчезла вместе с плащом и костями. От шпаги же другого, подкравшегося сбоку и вознамерившегося ударить меня исподтишка, я спасся, вильнув хвостом. Удар был так силен, что волколак не удержался на ногах, и я поступил, как и всякий положительный герой, — дал противнику подняться.

И мы закружились в смертельном фехтовальном танце. Лес, казалось, замер в тишине, нарушаемой лишь звоном клинков, хрустом костей под ногами и нашим прерывистым дыханием. Не буду докучать вам описанием каждого выпада, не буду засорять эти страницы тарабарщиной названий фехтовальных приемов. Скажу только, что мы сражались уже около четверти часа без перевеса в чью-либо сторону и имели по нескольку царапин, не опасных для наших жизней. И вот, отступая под контратакой оборотня, под ногой вместо привычного хруста какой-нибудь веточки или косточки я услышал жалобное хлюпанье и почувствовал под стеблями дикобразообразной травы теплую грязную воду. Отступив в сторону, где было посуше, я быстро и тревожно глянул окрест.

Да, в пылу битвы мы запороли в самое настоящее гиблое болото. Позади меня между травянистых кочек, схожих с сальными горбами верблюдов, сквозь ковер стелящейся травы проглядывала буро-зеленая вода. По левую мою руку пейзаж казался таким же, но деревьев, искореженные уродливые стволы которых попадались изредка за моей спиной, там не было и в помине, трава росла, вроде бы, попышнее, а водяные глазки, если они и пробивали где-нибудь мягкую мантию болота, остались незамеченными. Я подумал и отступил влево. Спустя несколько минут мы с волколаком уже упражнялись в фехтовании на зыбком плаще болотной владычицы, попеременно отступая и атакуя. И вот, когда, я защищался, а он нападал, на пути моего отступления встала коварная кочка, и я, запнувшись, чрезвычайно эффектно хлобыстнулся. Я попробовал оттолкнуться руками и немедленно вскочить на ноги, но подлые верхние конечности пробили болотное одеяло и увязли по локоть, выплеснув из-под него на мои крылья коричневые хлопья жидкой грязи. Оборотень издал победное рычание и ринулся на меня, но забалансировал на предательской почве, выронил шпагу, подлетевшую вверх и вонзившуюся в кочку передо мной. Затем он провалился в болото, окатив меня на прощание исторгнутым грязевым фонтаном.

Я полежал с минуту, неподвижно распластавшись и ожидая, пока болото перестанет колыхаться. Потом осторожно высвободил руки, сел и взял в них волколачью шпагу, но та внезапно превратилась в двуглавого змея с черным чешуйчатым хвостом, зажатым в моем кулаке. Он повернул ко мне человечью и волчью головы, зашипел, ощерив истекающие ядом стальные зубы и высунув раздвоенные языки. Я почел за лучшее отпустить его, и гад проворно нырнул в грязевую полынью вслед за хозяином.

«Вот и ладушки! — устало подумал я. — Встретит волколак в болоте бруксу или еще какую-нибудь нечисть, а дамы любят кавалеров со шпагами. И заживут они хорошо: вместе будут охотиться, делить пополам каждого путника… Экая мерзость!»

Фея зааплодировала, прослушав мой трактат о счастливой семейной жизни и высунувшись из кармашка. Хорошо ей было наблюдать за боем гигантов, сидючи в привилегированной ложе!

— Конечно! Отличный был вид! — согласилась она вслух, и мне в который раз пришлось бороться со страстным желанием раздавить ее, как жирную навозную муху.

Только сознание того, что она может еще пригодиться, удержало меня от этого справедливого жеста. Не отвечая насмешнице ни слова, я перевернулся на живот, дав ей все же секунду на то, чтобы стремглав покинуть убежище. Держась подальше от того места, куда канул оборотень в черном плаще, я выполз из болота,  почувствовал под собой твердую землю, снял заляпанный грязью ранец, с трудом расстегнул его из-за набившихся под пряжки травинок и на радостях ополовинил бутыль с кровью диковинного животного, закусив двумя увесистыми кусками его сочного, еще свежего мяса. То, что Кюс в ответ на такое незрелищное действо одарила меня лишь эпитетом «обжора» подсказывало отрадную мысль о том, что она просила прощения за прошлую выходку.

Настроение улучшилось, и я зашагал веселее. Болото вскоре переросло в обширное озеро, где я искупался, смыв засохшую на чешуе грязь и испугав до полусмерти прекрасную русалку, не сразу понявшую бесполезность своих нежно-убийственных щекотаний. Выбравшись оттуда к ждущим меня на берегу мечу, дротикам, фее и Прорицанию, я обсушился, выколдовав разминки ради небольшой ручной смерч.

Я лениво опоясался, вошел в погустевший лес, взлетел, осторожно цепляясь крыльями за воздух, а ранцем за ветки, и вынырнул из разноцветного океана деревьев. Мне открылась вырубленная в чащобе полянка, а на ней — небольшая деревушка с приплюснутыми домиками, огражденная высоким частоколом.

— Но это не Эмо, — пропищала фея, — не столица пурсов!

— Естественно, это не Эмо… — тихо молвил я, проваливаясь в зыбкую задумчивость.

© Евгений Чепкасов, 1996 год, Пенза