— Ой ты солнце красное, солнышко далекое. Ты скорей согрей меня в омуте глубоком. Ты взгляни на косоньку, что плела я, мучилась. Ручками холодными в волосах я путалась…
Сквозь плотную пелену сна пробился чарующий голос и выдернул Ждана наружу. В спину тут же впились узловатые корни деревьев. Юноша приподнялся на локте и огляделся.
Крохотную полянку со всех сторон обступили высоченные сосны. Недоступная синь неба едва мелькала сквозь их кривоватые кроны. Темно. Жутко. И только где-то в глубине чащи горели алыми пятнами яркие цветки папоротника.
На миг Ждану показалось, что лес ожил. Тот словно очнулся от древнего заклятия, вздохнул — тяжело и прерывисто – и взглянул на нежданного гостя сотнями глаз. Из глубины чащобы потянуло могильным холодом.
Вздрогнув, юноша осторожно поднялся на ноги.
— Ты коснись ладонями, теплыми да жгучими. Подари объятия томные, тягучие…
Ноги сами понесли Ждана куда-то вглубь леса. Прямо к хозяйке голоса. Однако мрачный лес не хотел отпускать его. Когтистые ветви принялись цепляться за льняную рубашку, вырывая порою целые лоскуты. А перевитые корни так и норовили ухватиться за лапти.
— С робких губ девичьих поцелуй сорви. За тобой я кинусь, только позови…
Внезапно лес расступился, и Ждан оказался на берегу маленького озерца. По пояс в воде стояла неписаной красоты девица. Продолжая напевать, она медленно расчесывала пшеничные волосы резным гребешком.
Не в силах остановиться, юноша шагнул прямо в воду и увяз в глубоком иле. По воде разбежались круги.
Обернувшись, девушка заметила гостя и залилась радостным смехом.
— Ты пришел!
— Кто ты?
— Я? – Красавица лукаво склонила голову вбок. И тут Ждан безвозвратно утонул в ее изумрудных глазах. – Будто не знаешь?
Точеная фигурка, неприкрытая ничем. На бархатистой коже застыли капли, как бусинки росы на листьях.
— Возьми, я сплела его для тебя, — она протянула гостю венок. – В прошлый раз ты забыл его.
Из этих рук Ждан готов был взять что угодно, а уж венок из кувшинок… Однако резко поднявшийся ветер вырвал свитые цветы и швырнул их в воду. Заколыхался камыш с осокой. Закачались вековые сосны на берегу.
— Не надо, — донесся едва слышный шепот. – Не бери…
На глазах красавицы выступили слезы.
— Я не нравлюсь тебе…
Ждан рванулся в сторону и, схватив венок, водрузил его себе на голову. Древний лес расстроенно ухнул и опять погрузился в сон.
— Как зовут тебя, девица?
— Верея, — оказавшись совсем рядом с возлюбленным, она впилась в его губы страстным поцелуем. – Теперь ты мой. Только мой!
Кожа девушки побледнела. Волосы обратились в водоросли. А зубки стали мелкими да острыми.
— Мой любимый!
Схватив суженого за рубашку, русалка оттолкнулась хвостом и потянула его вниз – в свое царство. Туда, куда не проникали солнечные лучи. В глубокий омут.
Ждан попытался сопротивляться, но было уже поздно. Он попробовал закричать, но захлебнулся.
— Ты мой и только мой, — шептала русалка, таща свою добычу все глубже и глубже. – Мой…

— Агрхк, — Ждан свалился со скамейки на пол. Его скрутило, и он принялся выплевывать воду вперемежку с остатками водорослей.
— Что? Что случилось? – С полатей слезла женщина. – Жданушка…
— Все хорошо, мама, — юноша отер тыльной стороной ладони рот и облокотился о скамейку. Губы горели от сладкого поцелуя.
— Сейчас, сыночка, подожди, — Ольха схватила лучину и подожгла ее от тлеющих углей в печи. – Вот так. Уже лучше.
Мгла немного потеснилась в сторону, отдав дитятко матери.
Черты Ждана заострились. Совсем молодой, еще нескладный юноша, он ничем не выделялся. Ни крепкого телосложения, ни высокого роста. И только глаза василькового цвета поблескивали на скуластом лице.
— Опять присни…
Оборвав себя на полуслове, Ольха тонко вскрикнула и зажала рот ладошкой.
— Можно сказать и так, — горько усмехнулся Ждан.
Он уже не боялся. Устал бояться.
Когда каждую ночь просыпаешься от кошмаров, рано или поздно ты привыкаешь к ним. Или уходишь к предкам. И хотя внешне юноша был весьма субтильным, внутри него клубился твердый дух.
— Вот только боюсь, маменька, недолго мне осталось. Зовет она меня. К себе зовет.
— Борись, Жданушка. Ты же можешь, — на глазах выступили слезы. – Не поддавайся ее чарам.
— Постараюсь, матушка, — он нашел в себе силы, улыбнуться. – Утро вечера мудренее.
В расползшейся луже на полу блеснул рыбий хвост и исчез.
* * *
— А чего ты к ведунье-то не сходишь. Может чем и подсобит.
— Во-во, клин клином вышибают.
— Да боюсь, кабы хуже не стало, — Ждан начал подправлять лезвие косы.
— Угу, — мелко закивал головой Митька. – Правильно.
— Чего правильного-то? – Скривился еще один приятель. – Утащит его эта бестия на дно или еще чего доброго захлебнется ночью и все.
— Зато душа без греха…
— Да что ты заладил-то?
— В церковь нужно идти. К батюшке Иллариону. Видит Бог, — Митька перекрестился, — святой это человек. Точно поможет.
— Тьфу ты, кто о чем, а вшивый о бане.
— Да ты, послушай. Намедни вот…
— Ладно, хватит лясы точить да небылицы слушать. От этих сказок животу полнее не будет, а сено само себя не заготовит. Отдохнули и хватит. Пора за работу.
Все разошлись в разные стороны, чтобы не мешать друг другу.
— Ждан…
Юноша обернулся. Позади него стоял дед Траян.
— Ты…это…сходил бы к ней и вправду. Может дельного чего и посоветует. А что дурного о ней гуторят, так то от страха. Не верь. Сила у нее природная, чай не просто так дадена.
— Так Вы что ж, дед Траян, в Бога-то не веруете разве?
— В Бога-то? – Он вынул из-за пазухи деревянный крестик и поцеловал его. – Отчего же? Верую потихоньку.
— Тогда…
— Так он там где-то, — старик махнул сморщенной рукой в небеса. – Далеко. А мы здесь. Как думаешь, подсобит сыра земля матушка детушкам своим неразумным или бросит их? Вот-вот.
Дед огладил бороду.
— Заболтался я с тобой. Пора уж мне.
— А…
— Зовут меня.
Старик обернулся и направился к лесу.
— Соскучился я по тебе, Устинья. Что ж ты бросила меня одного?
— Митька, — по полю бежала внучка Траяна вся в слезах. – Митька.
— Ну чего тебе, дуреха.
— Дедушка-то все.
— Что все? – Спросил парень и похолодел весь. Сестра уткнулась ему в грудь и зарыдала.
— Умер он.
Ждан обернулся к лесу, куда направился дед, но там лишь колыхалась под напором ветра трава.
— Устинья, — шептал он и несся навстречу любимой.
* * *
Обителью ведуньи оказалась низкая землянка. Крышу прикрывали огромные еловые лапы, а неподалеку в заходящих лучах солнца искрилось ровная гладь озера. Не того, что из снов. Другого. Но юноше все равно стало не по себе.
— Што? Шофет тебя, Шдан?
Рядом с приземистой дверцей стояла скособоченная старуха. Лицо ее больше напоминало печеное яблоко – все сплошь в глубоких морщинах. Пронзительные угольки глаз пристально смотрели на гостя.
— Откуда…
— Оттуда, — отрезала ведунья и скрылась в землянке.
Ждан помялся снаружи, не зная, что делать. То ли вслед идти за ней, то ли восвояси отправляться несолено хлебавши. Решив все же попытать удачу, он шагнул внутрь темноты и едва не стукнулся о низкую перекладину.
Пахло душистой травой. Повсюду висели сухие пучки заготовок.
— Невмоготу штало? – Прошамкала ведунья.
— Эээ…
— Вше шнаю, да только помошь тепе никак не могу. Не по шилам мне.
— А…
— Ярошлава шмошет. Шильнее она меня. Шипко шильнее. Найти ее только не прошто. Хотя мамка твоя шнает, чай пыла у нее.
— Мама?
— Утивлен, шмотрю. – Старуха ухмыльнулась. – Ну, та то не моя шапота. Штупай шебе.
Ждан уже был на улице, когда ведунья снова подала голос.
— Венок-то уше принял?
Юноша молча кивнул.
— Недолго тепе осталошь. Дня три, не польше, а может и того уше нет.
— Ку-ку, ку-ку, ку-ку…
— Люпишь ее, шмотрю. Да крепко ли?
— Я…
— Не отвешай, то тепе решать. Если да, то ешть одно шредштво.
— Какое?
— У мамки шпрошишь. Она точно шнает. Ну вше, иди.
* * *
Достав из печки чугунок с дымившейся кашей, Ольха поставила его на стол и села напротив сына.
— Припозднился ты сегодня. Думала уж случилось чего.
Ждан схватил ложку и принялся есть.
— Мам…
— Да, сыночка.
«Спросить или не надо? Могла бы, так сама бы рассказала».
— Крышу нам починить нужно, протекает. Завтра за дранкой поеду.
— И то правильно, а еще…
Он не слушал ее. Мысли все чаще возвращались к ведунье. «Люпишь ее…» А ведь он и вправду перестал бояться русалки. По нраву пришлась ему.
Погасив лучину, он устроился на лавке и постарался заснуть. Сквозь мутные слюдяные оконца подглядывал молодой месяц…

…и отражался в чернеющей глади озера. Он стоял по пояс в воде, но холода не чувствовал. Вдруг сзади его обдало брызгами, и кто-то закрыл глаза.
— Верея? – Неуверенно произнес юноша.
— А ты ждал кого-то еще? – Заливисто рассмеялась русалка. Своим холодным телом она прижалась к Ждану, отчего того бросило в жар. – Верно про вас говорят…
— И что же?
— Веры вам нет. Сегодня с одной, завтра с другой.
Она лукаво смотрела в его глаза.
— Вот и ты пришел без венка. А я-то плела его плела…
Ждан коснулся головы и обнаружил, что там ничего нет. Он заозирался по сторонам. Однако лишь глубоко в лесу горел красными огоньками папоротник.
— Все равно ты мой. Люблю тебя, — шептала Верея и покрывала лицо суженого поцелуями. – Возьми.
Она протянула венок из кувшинок, точь-в-точь, как и все разы до этого. Да только теперь Ждан не сомневался ни секунды. Он принял дар русалки. И та, больше не таясь, схватила его и понесла в свое царство – на самое дно.
— Ты мой. Только мой!

Очнулся Ждан в луже воды. Легкие болели, а тело продолжали сотрясать судороги.
— Сыночка…
Сил больше не осталось.
— Мама, сегодня я был у ведуньи, и она сказала мне, что ты знаешь, где отыскать Ярославу Черную. Что только она сможет мне помочь.
На миг Ольха замерла и без сил опустилась на пол.
— Не надо тебе к ней, — мертвым голосом произнесла та. – Ничего хорошего не выйдет.
— Но…
— Давай я расскажу тебе сказку.
— Мама…
— Давным-давно жила-была русалка. И была она красоты невиданной. Да вот влюбилась в одного молодца на свою беду. Ей бы украсть его, да на дно утащить, одна беда — не живут там люди долго. Холод их съедает.
И пошла она тогда к колдунье просить помочь ей с бедой эдакой. Мудрая ведунья выслушала несчастную и сказала, что в силах подсобить, да только плата будет неподъёмной. Готова ли та будет.
Три раза колдунья спрашивала. Три раза русалка соглашалась.
И вот на смену бессмертия пришла короткая человеческая жизнь. Правда, страшилась русалка не этого, а того, что предрекла ведунья.
Ведь за все существует своя плата. И порою она непосильная.
Год они прожили душа в душу, а потом в один прекрасный день ее мужа забрал лес. Плата за плату.
Повисла тишина.
— Мама, русалкой была ты?
— Да, — кивнула та головой.
— И теперь ты жалеешь?
— Да. Ярослава предложила мне и другой выход, но я испугалась. А он, оказалось, любил меня больше жизни.
— Есть и еще способ?
— Да. Но он очень опасен! Я не хочу терять еще и тебя, ведь он живет в тебе. В твоих глазах! Прошу тебя!
Она встала на колени и обхватила его ноги.
— Нет, сыночка, прошу тебя!
— Мама, иначе я просто скоро не проснусь.
Ольха долгое время молчала. Когда-то давно она сделала ошибку и не хотела теперь повторить ее снова.
— Есть легенда, что если подарить русалке венок из папоротника и та примет его, то человек обратится в лешего. И тогда он сможет быть с ней вечно. Однако если один из них недостаточно любит, то они оба обратятся туманом.
— Я люблю тебя, мама, — Ждан прижал Ольху к груди и очень долго стоял вот так с ней, прощаясь навсегда.

Больше в деревне его никто не видел. Погоревали малость, посудачили — не без этого, да и продолжили дальше жить своею жизнью.
Говорят, правда, появился в этих местах леший – защитник леса – с пронзительно синими глазами. Да русалка перестала таскать людей, словно нашла своего суженого.
Брешут, наверное…

© Дмитрий Ермолин