Глава восьмая. Вирус-беглец

 

Сначала появился огненный туман, он густо заклубился, прожарив душу наск­возь, и наконец отступил восвояси. Позже возникло тело — тяжелое, странное, чу­жое; сперва оно ощущалось лишь мертвым каменным надгробием, но постепенно обрело способность чувствовать, видеть и двигаться. Я пластался на чем-то мягком, безучастно глядя в высокий серый потолок с упитанным солнечным зайцем зеленого цвета. Каждую пылинку, налипшую на шкурку зайца, я видел необычайно четко, четче даже, чем в очках.

Я заспанно потянулся и внезапно почувствовал какие-то новые и явно лишние части тела. «Неужели правда?!» — взорвалось в голове, и я судорожно подтянул руку к глазам. Рука была шестипалой и чешуй­чатой. Дико заорав, я соскочил с белошерстной кровати, и вдруг что-то лопнуло, разрушилось, зазвенело свербящей высокой нотой… Я полновластно овладел памятью Орбана, всеми его мыслями и чувствами, помертвевшими без прежнего хозяина.

Тихо охнув, я подрублено повалился на кровать и забился в непередаваемо ужасной истерике. Помнится, я безысходно рычал ненавистным голосом и беспощадно рвал ненавистное тело ненавистными клыками. Я хлобыстал ненавистными крыльями, словно курица с отрубленной головой, и крушил все вокруг, в том числе и себя, ненавистным шипастым хвостом. Но слез не было, ящер, приятный во всех отношениях, не умел плакать! Обессилев, я успокоился и стал с безразличием наблюдать, как заживляются, затягиваются крепкой оранжевой чешуей раны от самобичевания.

Я встал с изодранной окровавленной кровати и, тяжело переваливаясь, подошел к большому зеркалу, влепленному в стену. Орбан в него ни разу не смотрелся, считая себя и без того красавцем, ну а я…

Со сверкающей глади зеркала на меня свирепо зыркало тремя немигающи­ми глазами, вытянувшимися в одну линию, уродливое чудовище. Из-под рва­ного плаща, черного от крови, проглядывало дымчато-оранжевое тело, пок­рытое кольчугой крупной чешуи. Чуть повыше сухогубой клыкастой пасти возбужденно раздувались две пары дыхалец. Между корявых ног с неухоженными когтями нервно мел пол толстый динозаврий хвост. И довершали это совершенство огромные перепончатые крылья с тощими пальчиками на изломах.

«Неотразим! — заключил я, упав духом и телом на ка­мень пола. Пол треснул. Протяжно застонав и приподнявшись на колени, я попытался прочитать «Символ веры».

— Верую… — только и смог прохрипеть я, так как в следующее мгновение что-то немилосердно вгрызалось в мои внутренности. Я захлебнулся кровавым кашлем и ничком повалился на пол, но вскоре вновь поднялся и, сплюнув черную кровь, продолжил: — Да, я верую не в тебя, лукавый денни­ца, а в Него, во единого Бога!

Приступ, еще более жестокий, чем первый, повторился. Я потерял сознание от боли, а когда очнулся, уже не пробовал ни молиться, ни креститься. В полузабытьи я дополз до ванной комнаты и бесформенно стек в бассейн. Прошло довольно много времени, прежде чем я вынырнул, успокоившись и одумавшись.

«От меня зависит судьба человечества, я — спаситель Земли… Фантастический роман!  — мысленно ухмыльнулся я. — Сколько же придется сделать, чтобы мой роман закончился «хэппиэндовкой»!»

Магические способности Орбана я не утратил. Горячий ручной смерч возник из ниоткуда, высушил меня и исчез в никуда, послушный моим пассам и заклинаниям. Скинув лохмотья плаща, я прошел в лабора­торию и быстро приготовил целебную мазь. Я жирно смазал мазью незажившие раны, и они мгновенно исчезли. Потом прилежно натерся ужасно вонючими благовониями и надел новый плащ моих цветов.

Я едва успел стянуть с кровати истерзанные окровавленные шкуры пурсов и заменить их, прежде чем входная дверь надрывно скрипнула.

На пороге возник грязный юноша с длинными русыми волосами. Приглашение к завтраку прозвучало странно, но я его понял; да, тут общаются именно на этом языке. Я шагнул к юноше, желая что-то спросить, но он резво умчался прочь, испуганно вскрикнув.

«С чего это он? — изумился, я, но сразу же понял. — Ax, да! Орбан совсем недавно убил слугу, пришедшего точно так же с приглашением к завтраку».

Я обронил взгляд и увидел обнаженный Меч. «Интересно! — подумал я. — Вчера на Мече заснул магистр серой магии Орбан, а сегодня проснулся  девятиклассник Евгений…» Надев широкий пояс с дротиками, я вложил волшебное оружие в ножны и отправился к Корфу.

К моему приходу пиршественный зал был пуст, если не считать замеревших вдоль стен латников, вечно голодного стада табуретов и нервного столика, покрытого скатертью-самобранкой. Ламис и Корф задерживались, и это оказалось спасительным, потому что нахлынувшие при виде завтрака чувства (если они, конечно, отобразились на моей морде) выдали бы меня.

Огромный водянистый глаз, лежавший на металлическом блюде, хитро подмигнул мне. Есть расхотелось, и я брезгливо скормил угощение своему готовно подбежавшему табурету. Горестно вздохнув и оставив мечты о сосиске с жареной капустой, я сел на его сытое теплое тело. В сторону стола старался но смотреть.

Вскоре послышались неровные гулкие шаги, и в зал втащился хмурый Корф. При ходьбе его заметно шатало из стороны в сторону, плащ был надет наспех и не зашнурован. И вообще, он выглядел невообразимо уставшим.

— Как спалось, Учитель? — слащаво поинтересовался я и, не услышав никакого ответа, продолжил: — Прошу простить меня! Мне очень неловко, но во мне вдруг пробудился аппетит волколака, и я позавтракал, не дожидаясь тебя.

Чародей не глядя сел на едва успевший подскочить под него табурет и вяло пробормотал:

— Это ты извини… Серьезные проблемы появились, вот и задержался. После завтрака расскажу. Ты тоже присоединяйся: волколак никогда не бывает сыт.

— Спасибо, я уже наелся! — выдавил я из себя, злобно подумав: «Сам жри эту мерзость!»

Пока Корф смачно выхлюпывал вторую порцию, последовав моему мысленному совету, я мрачно размышлял о прелестях голодной смерти. Видимо насытившись, он нервно пнул стол, и тот зигзагом унесся прочь, взбрыкивая и жалобно вереща.

— Ламис не появлялся? — поинтересовался я, стараясь говорить непринужденно.

— Нет, и здорово за это поплатится! — свирепо рокотнул чародей.

— Почему? Он же взял сутки отдыха и улетел после вчерашнего завтрака. Значит, пока не задерживается…

— Ух, и отрублю же я ему хвост, паскуднику! — мечтательно рычал Корф, словно не слыша меня. — Ох, и раздроблю же я ему пальчики!..

Вдруг прозрачная стена пиршественного зала непроницаемо почернела, и мы захлебнулись вязкой темнотой. Слуги поспешно внесли пугливо горящие факелы. Из этого совершенно ясно следовало, что кто-то откинул посадочную площадку на башне.

— Вернулся, василиск пунктуальный! — угрожающе прошипел волшебник. — Ну я ему!…

— Да что случилось? — спросил я с неподдельным недоумением.

— То самое… Послушай, Орбан, — обратился он к кому-то, глядя сквозь меня мутно-бесцветным третьим глазом. — Я хотел было обернуться, но вовремя вспомнил, что здесь меня так зовут. — Послушай, Орбан. Прошедшей ночью они пытались прорвать блокаду вокруг тебя. Узнали, наверное, что я остался без помощника, вот и ломанулись. Натиск был бешеный, и я сдержал его с огромным усилием.

Стена вновь стала прозрачной, и факельщики убрались так же поспешно, как и вошли.

— Ведь я сдержал его, не так ли, любезный Орбан? Что тебе снилось, ученик? — испытующе загромыхал Корф, прожаривая меня бездонно почерневшим глазом.

— Ничего! — просипел я, тщетно пытаясь отлепить взгляд от клокочущей черноты.

А круглый колодовской глаз навылет буравил тело, жадно вгрызался в беззащитный мозг…

— Они все-таки прорвали блокаду! Недоноски, поганые капюшонники! — остервенело взвыл Корф и вдруг вымолвил просительно, ласково: — Послушай, Орбан, прошу, умоляю, послушай! Твое тело не изменилось, как когда-то у Ламиса, ты все еще можешь открыть Врата…

— Я не Орбан, я Евгений, — медленно произнес я по-русски.

— Нет, ты Орбан, ящер, приятный во всех отношениях, вспомни! — сбивчиво взвизгивал чародей, тяжело переползая на русский язык. — А я… я твой Учитель!

— А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель — Христос… Так сказал Бог, — сипло, но твердо процитировал я, обреченно подумав: «А теперь — умереть во имя Хрисово… Вряд ли на Земле мне представился бы подобный случай».

— Умереть, значит, хочешь… — мрачно прошипел Корф. — Я непременно помогу тебе. Не ты один можешь открыть Врата, ты уже видел свою достойную замену. Вторжение состоится в назначенный день.

— Это колчекрылый стронг, что ли, достойная замена?

— Да, он. Хочешь поговорить со мной перед смертью, расспросить о чем-то? С мертвецами я говорю откровенно.

— Хочу, — тихо ответил я.

— Хорошо, спрашивай, — равнодушно разрешил волшебник и столь же безучастно добавил: — А вот руки от Меча убери, он тебе не поможет.

— Как я попал сюда?

— Ты умеешь задавать вопросы, Евгений… Орбан тоже умел. — Корф поудобнее примялся к телу табурета, сжал кулаком пышную бороду и принялся медлительно рассказывать: — Планом Вторжения на Землю Братство чародеев занялось довольно давно, а по человеческим меркам — очень давно. Денница поведал нам, что открыть Врата между параллельными мирами сможет лишь очень странное существо, состоящее из тела стронга, сведущего в магии, с фальшивой памятью, причем вполне определенной, и душой человека, втравленной в подсознание. Душа человека выступает здесь в качестве опасного спящего вируса, так что, Евгений, ты — вирус, поработивший чужое тело!

— Мне не нужно это мерзкое тело! — выплюнул я.

— Скоро ты с ним расстанешься. И уж я постараюсь, чтобы ваше расставание было как можно более болезненным! — жестоко проскрипел колдун, крепко хлобыстнув чешуйчатой ладонью по колену. — Ну да ладно, это потом. Итак, Денница описал нам лишь общее строение вратооткрывателя и содержание фальшивой памяти, а до деталей дорывались мы сами. Первый эксперимент, проведенный Братством чародеев около четырех веков назад, оказался неудачным: человеческая душа напрямую вплелась в мозг стронга и частично деформировала тело подопытного по образу и подобию прежнего владельца. Так возник Ламис.

— Вот, значит, почему он взбеленился, когда я спросил о его происхождении, — раздогадованно воскликнул я.

— Ламис добровольно согласился сотрудничать с нами и проявил великие способности к чародейству. Что он видел на Руси? Грязь и православие! Кроме того, травки всякие  собирал, а за это и на кол могли посадить… А в Плимбаре он стал моим учеником и славным чародеем. Я и он — вместе — открыли Формулу, по которой получили тебя и твою достойную замену.

— Отчего же вы похитили именно мою душу? — поинтересовался я. — Или выбор был невелик?

— Невелик! — отрубил волшебник. — Согласно нашей Формуле, носитель души должен был быть пятнадцатилетним юношей, кроме того — девственником и истинно верующим в Триединого. Со всем этим идеально совпали время и место, где ты находился, и выбор пал на тебя.

—  А колчекрылый стронг?

— Его мы получили несколькими днями раньше, чем тебя. Во время переселения души у него слегка деформировалось крыло, но все обошлось благополучно. Он вполне пригоден для открытия Врат. Однако мне очень жаль тебя, ты — мой шедевр! Слушай, Евгений, может, откроешь Врата? А?

— Нет! — вырезал я из глотки отчетливо-лаконичную подпись смертного приговора.

— Тогда наш разговор окончен. Готовься к смерти, блаженный! — презрительно и злобно проскрежетал Корф.

— Подожди, чародей, выслушай то, что я скажу перед смертью! Это мое последнее желание… — молвил я решительным, почти приказным тоном.

— Я слушаю.

— Вы поклоняетесь Деннице, думая, что он силен и что он создал вас. Но это ложь! — заплескал я раскаленными словами, словно бурлящий чайник кипятком. — Молчи, ты обещал выслушать меня! Сатана бессилен и старчески немощен. Сильны лишь вы, чародеи. Диавол может лишь внушать дурные помыслы, обольщать, лгать, являться в различных обличиях, и здесь власть его кончается. Он не мог создать ни вас, ни Цемплуса и Плимбара, потому что сам он не творец, а возгордившаяся тварь. Ламис недоумевал, откуда взялась во всех без исключения разумных существах Плимбара потребность любви. Я знаю ответ: если ее заложил не денница, то Бог. И создал вас не сатана, а Бог. Если вы сунетесь на Землю, то погибнете! Погибнете, я говорю, погибнете все до единого! Человечество уничтожится, но уничтожится в свое время, уничтожится саранчой, посланной Богом… Вы же совсем не похожи на саранчу! Теперь можешь убить меня, я все сказал.

— Непременно убью! — прошипел Корф. — Скажи-ка, что за саранчу ты имел в виду. Ах, да, ту самую, из Апокалипсиса… Любезный Евгений, пойми: в Апокалипсисе все написано иносказательно, кроме того, кто знает правдив ли он. И еще…  Если нас создал Бог, то чей же образ и чье подобие он избрал для наших разношерстных внешностей? Подумай об этом, святоша, когда я буду резать твое тело на куски!

Вдруг во мне ураганно взорвался голос, говоривший со мной во сне, голос таинственного клареса: «Он расслабился! Действуй!!!» Надо сказать, что во время разговора с колдуном мое тело было цепко парализовано, но после взрывного голоса оно обрело полную свободу. Между тем, чародей заканчивал речь недоброй фразой на языке стронгов:

— Стража! В камеру пыток его!

Словно опохмеляющийся в бутылку, я до хруста костей вцепился в рукоять Меча. Спустя мгновение, он уже благозвучно срубил мускулистую руку подбежавшему стражнику, и отсеченная кисть, плещась человеческой кровью, отлетела в сторону вместе с шипастой палицей. Корф зарычал и молниеносно вырвал из витиевато украшенных ножен свой короткий Меч, испещренный магическими знаками. Я едва успел увернуться от свистящей серебряной смерти, взмыв к высокому своду пиршественного зала. Ввязываться в бессмысленное сражение я не собирался, поэтому гигантскими скачками помчался вон. Блестящие бородатые латники загромыхали за мной, будто примагниченные.

Улепетывая из зала, я мимоходом осуществил дерзновенный помысел Орабан: снял заклинание, сдерживающее коллекцию оружия и охотничьих трофеев. И вот, вся эта боевая дребедень, все оскаленные стеклоглазые хари, все жутковатые мумии и выпластанные шкуры — все обрушилось вниз. Началась сумятица: табуреты, ошалевшие с перепугу, визжали и сшибали стражников, а сами стражники невпопад размахивали шипастыми палицами, калеча друг друга.

Продравшись сквозь сутолоку в коридор, я едва не вмазался в жирное тело Ламиса. Ламис, заметно повеселевший и объевшийся после суток охоты, уже успел вымыться, переодеться и умаститься благовониями. Он с трудом волочил по полу за длинный хвост окровавленную тушу какой-то диковинной зверюги.

— Куда спешишь, Орбан? — приветливо поинтересовался он.

— Дело есть! — загнанно проржал я и прытко помчался дальше, слушая, как позади заголосила, задребезжала погоня.

Коридор вильнул в сторону, и на повороте я непроизвольно оглянулся: погоня во главе с Корфом наткнулись на Ламиса, Корф отхаркнул склизкое ругательство и на бегу отрубил ученику длинный мясистый хвост. Ламис истошно завизжал, вонзил обе руки в кровавый свищ, взметнувшийся из-под плаща. А его хвост шмякнулся на хвост брошенной диковинной зверюги, образовав кровоточащий крест.

Я побежал дальше. «Самое главное сейчас — откинуть верх башни, посадочную площадку, а уж там — свобода!» — думал я, навинчиваясь на витки лестницы, словно гайка. Я всего лишь раз видел, как откидывают посадочную площадку, какие пассы творят для этого, но все запомнил и был уверен, что смогу справиться.

После очередного витка винтовая лестница осеклась гулким полом. Надо мной, точно шляпка гигантского гриба, в воздухе висела неоткинутая посадочная площадка, пульсируя живым розовым брюхом. Впрочем, ее поддерживал отнюдь не воздух: она была щегольски нахлобучена на невидимые, но непреодолимые стены.

Я отточено продирижировал сложную фигуру пассов, идеально подобрал соответствующие пассам заклинания… Но ничего, ровным счетом ничего не произошло. А латники уже душедробильно громыхали по лестнице…

И тут только я заметил странную тонколинейную фигуру, накрепко застряв­шую в воздухе: на невидимую стену было паутинно нанесено причудливое пе­реплетение пента- и декаграмм. Одного взмаха крыла оказалось достаточно, чтобы стереть мешающий мне узор. Я поспешно повторил пассы и заклинания, но результат остался неизменным.

Сзади раздалось хрипловато-радостное улюлюканье, к спине прихлынул воздух, всклоченный взметнувшемся палицей… «Вот и смертушка! — спокойно подумал я. — Можно еще уклониться, развернуться, убить, только зачем?» Шипастая палица начала смертоустремленно падать на меня…

— Оставь! — властно рыкнул задыхавшийся голос Корфа, и палица увиль­нула в сторону, лишь прорвав перепонку на крыле.

— Слишком легкая смерть? — полюбопытствовал я, медлительно повернувшись к бородатому чародею.

— Слишком, — подтвердил он и на языке стронгов приказал подоспевшим стражникам: — Все вон!

Стражники неестественно безучастно, словно в сомнамбулическом сне, вытекли в винтовую лестничную дыру. А колдун тем временем напустил на меня ужасный ледяной паралич, он заморозил меня с жестокой беспо­воротностью, как магазинную ковлыгу минтайиых трупиков. И казалось, что если я когда-нибудь оттаю, то стану непременно дряблым, мягкотелым, тух­лым… Со змеиным шелестом Корф обошел мою нерукотворную статую и заго­ворил только тогда, когда грохот последнего латника стих глубоко внизу.

— Недоучка! — торжествующе обозвал он. — Я слишком рано присвоил тебе звание магистра. Неужели ты думал, что магические звезды можно уничтожить простым физическим воздействием? Они снимаются вот таким движением… Смотри внимательно, Евгений, ты им уже никогда не восполь­зуешься…

Чародей расчертил рукой по воздуху простую до гениальности фигуру, вынудив несмазанный механизм старчески заскрипеть. В раззявив­шуюся пасть башни ворвался бесшабашный, пахнущий свободой ветерок, но его живительный поток обрубился, иссяк и гнилостно заболотился после повторного скрежета.

— Хорошего помаленьку, — промолвил он. — Кстати, убивать тебя я раз­думал, лучше снова постараюсь стать твоим Учителем. С применением трав трумусных ведунов и кое-каких достижений земной цивилизации это вполне осуществимо. Негоже выбрасывать собственный шедевр из-за того, что его механизм сломался: лучше починить. Я запру тебя так глубоко в подсозна­нии Орбана, что даже они, эти мерзкие капюшонники, не смогут тебя оттуда вытащить. Прощай человечий вирус, и да здравствует ящер, прият­ный во всех отношениях!

Корф легко выудил из ниоткуда диковинную раковину и приложился к ней, исторгнув протяжный, неизъяснимо красивый звук. На зов проворно и бесшумно прибежали четверо слуг в кожаных доспехах.

— Отнесите этого истукана в мою лабораторию! — приказал он, указы­вая на меня, и небрежным пассом расколол мир на мириады острых багровых осколков.

 

* * *

— … Похоже, прочухивается. Значит, сматываться пора! — отврати­тельно заскрежетал чей-то голос, медленно всосавшись в мое засоренное  соз­нание. Никто голосу не ответил, телепатем я не уловил тоже, из чего заключил, что говоривший думал вслух.

В бытность свою на Земле я имел такую же дурную привычку. Она развилась у меня как-то незаметно, исподволь — кажется, после прочте­ния о голосе совести, и о том, что он-де говорит нам о правильных реше­ниях. Я пытался представить себе этот таинственный голос, и сам промысливал его возможные разоблачающие монологи. Через некоторое время я уже начал сомневаться: я ли придумал голос, ставший весьма часто вмешиваться в мои мысли, или он вполне самостоятелен? Так и не решив вопроса, я вско­ре уже на равных спорил с голосом, думал вслух, чтобы хоть чем-то показать свое превосходство по отношению к навязчивой фантазии. Однажды я даже вслух заговорил с незримым собеседником в утрамбованном троллейбусе, а когда спохватился, все недоуменно зыркали на меня…

Мне подумалось, что, возможно, и сейчас со мной произошло нечто подобное. Например, накатило такое же затмение, и я бросился на людей, кусаясь и гавкая; или буйствовал по-иному: скажем, бил окна и утверждал, что я чайник. Всякое может быть, ведь все боль­шое начинается с малого, в том числе и сумасшествие! Кто-нибудь особо сердобольный позвонил в больницу, видя мое беснование, и за мной приехали. Наверняка, мне впороли укол, и все остальное — глюки. Хорошо бы так… В психушке намного лучше, чем здесь, в Плимбаре, в теле Орбана!

Между тем кто-то продолжал думать вслух, несмазанно скрипя голо­сом:

— Да, пора уходить… И чем он лучше меня?! Что Учитель в нем нашел? Бунтарь поганый, бежать хотел, а его пощадили. Убить бы его, да Корф все равно прознает, кто это сделал… Впрочем, есть выход… Да, выход есть, и прехитрый!.. Учитель дважды не прощает. А я, именно я, открою Врата, и я, только я, увековечусь в истории Плимбара!

Скрипучегласый замолчал, и вокруг пульсирующе расхлестались космы магической энергии. Чародейским нутром я понял, что он творит пассы, и через мгновение почувствовал колкое жжение и неотступный свербеж в шестом пальце правой руки. Но ведь до этого я ровным счетом ничего не чувствовал, Корф мастерски парализовал меня!

Мелкооскольчато разбился стеклянный хохот, и звуки вороватых шагов поспешно зашлепали восвояси. С неимоверным усилием я приоткрыл средний глаз и увидел, что лежу в лаборатории Корф, шатко кружащейся в пьяной пляске. А из лаборатории целеустремленно выкрадывался колчекрылый стронг. Нервно подергивая изуродованным крылом и бормоча что-то неразборчивое, моя «достойная замена» обернулась, посмотрела на меня гипнотическим взглядом, и я провалился в трясину беспамятства.

 

***

Мое сознание вернулось в ледянисто-парализованное тело от голоса Корфа.

— Странно… — раздумчиво говорил он. — По моему расчету, Евгений, ты должен был очнуться гораздо раньше. Впрочем, неважно. Приступим же к нашему любопытнейшему эксперименту! Уже сегодня ты вновь станешь Орбаном, а сейчас открой глаза! Смотри, непосвященный, как чародействует великий магистр!

Мои глаза мимовольно распахнулись, и я внимательно осмотрел все попавшее в широкое, по неподвижное поле зрения. Как и раньше я находил­ся в круглостенной лаборатории Корфа и, судя по всему, коченел на продолговатом столе с точечным изображением стронга. Вероятно, именно этим магическим рисунком, именно этими мертвецки-голубыми точками поль­зовался бородатый колдун, вплавляя мою душу в тело Орбана. Шар-телеви­зор на круглом чернокаменном столике муторно посвечивал, запечатлевая великий эксперимент для назидания потомков.

По отточенно-прямым углам ужасного ложа трескуче пылали шоколадным пламенем факелы. В шаре, миниатюрно и слегка искривленно изображав­шем меня, я увидел, что мое голое тело, густо смазанное чем-то зеленоватым, идеально вписывается в контуры рисунка, а точечный узор выложен на мне ограненными мерцающими камнями. Надо мной висели дурманно пахну­щие травы, узорчато вплетенные в проволочную конструкцию, которая куполообразно опутывала стол, подобно гигантской металлической паутине. По ней, словно светящиеся паучки, пробегали разноцветные колючие искры.

Однако были в лаборатории и предметы явно земного происхождения.

Со всех сторон ко мне змеились, переплетаясь между собой, хлорвиниловые трубочки и провода с электродами. Желтоватые полупрозрачные трубочки уползали под стол и оттуда чем-то накачивали меня, а многочисленные провода вонзались в уязвимые места на блестящих панцирях приборов. На дюжине мониторов возникали светящиеся графики, что-то цветисто клокота­ло, равномерно сокращались какие-то органы, странный скелет поводил ребрами при дыхании, медлительно вращалась красивая фигура Лиссажу. Даже компьютер стоял тут, презрительно выплевывая на экран какую-то информацию на английском языке.

Около двери в лабораторию я заметил мою одежду и пояс с дроти­ками, сваленные жалкой кучкой за ненадобностью. А обнаженный Меч ров­но пластался на моих руках, сложенных на груди, и быстро ржавел бурой ржавчиной, словно не серебряным был, а каким-нибудь железным.

— Итак, Евгений, приступим к нашему любопытнейшему эксперименту! — повторил колдун.

Проклятый паралич цепко держал меня в морозном плену, и все мои тита­нические потуги пошевелиться были тщетными. Но вдруг тот палец, над которым творил пассы колчекрылый стронг, тот палец, который прожгло колю­чей болью, судорожно дернулся. Через несколько мгновений он снова стал послушен мне, послушен, как никогда раньше. В моем мертвецком теле жил только этот чешуйчатым палец, и казалось, что вся моя сила, энергия, лов­кость передались ему. Сломав ноготь, я согнул палец в суставе и подсунул его под Меч.

Тем временем магистр, как видно, не замечая моих телодвижений, про­верил готовность оборудования и начал читать нараспев неизвестные, но явно не сулящие мне ничего хорошего, заклинания. Одновременно он бросал в ступку извилистые коренья, чьи-то кости, зубы, перья, ритмически круша их пестиком.

Не дожидаясь, когда Корф закончит свой «любопытнейшей эксперимент», я резко выпрямил палец. Испуганным нетопырем Меч взмыл вверх, сминая проволочную паутину, и надо мной оглушительно взорвалась вызванная удач­ным броском белесая шаровая молния. Расплавленный Меч сверкающим потоком обрушился вниз: на факелы, на Шар-телевизор, на приборы с лопающимися маниторами, на колдуна и на меня. Я чудом уцелел: лишь несколько серебрянных капель вожглись в тело.

С жутким воем схватясь за голову, принявшую на себя значительную часть расплавленного серебра, волшебник рухнул на пол. Рассыпавшиеся при этом падении колдовские принадлежности принялись заниматься разноцветным пламенем от его горящей бороды.

Оковы, сдерживавшие меня доселе, исчезли, и я, радостно матерясь на вновь обретенном русском, соскочил с ужасного ложа. Прихватив одежду и пояс с дротиками, я выбежал в темный коридор и тут же был оглушен и сбит с ног взрывной волной. Ни лаборатории, ни Корфа больше не существова­ло.

Доползя до ближайшей стенной ниши, я вжался в нее и постарался стать как можно незаметней. Но сбежавшейся со всех сторон дворцовой челяди было явно не до меня. Зябко кутаясь в утробной тени ниши, я торопливо оделся и стремглав рванул по коридору, распихивая толпу зевак. Никто меня не преследовал. «Лови момент, Евгений! Лови момент, ящер, приятный во всех отношениях!» — мысленно подгонял я себя, гулко одолевая винтовую лест­ницу. Когда я творил спасительные пассы, не забыв снять магические звез­ды, я заметил, что вместо третьего пальца левой руки торчит обугленная кость. Способности к регенерации у меня были замечательными, поэтому я не слишком сожалел об утрате.

То, что обожжено правое крыло, я ощутил, лишь нырнув в белесый омут неба. Падение было недолгим. Прокувыркавшись в воздухе и счастливо избе­жав участи быть пронзенным шипами серых кустов, я спикировал прямо в открытый загончик, сшибив с ног мирно пасущегося пегаса. Благородное животное не осталось в долгу. Лягалось оно вертуознее земных лошадей, и я, перекатившись через сломанное крыло, отлетел в сторону и ударился обо чью-то пластинчатую ногу. С прорвавшего чешую обломка ребра стекала черными каплями моя кровь.

Я нокаутированно вырубился, но вскоре очнулся и обрадованно увидел, что кровотечение прекратилось, а обломок ребра начал вправляться в рубцующуюся грудь. Однако самостоятельно лететь я не мог, поэтому, сдер­жанно постанывая и покряхтывая, взгромоздился на зеленобрюхую обладательницу исполинской ноги. Дракониха повернула ко мне тяжелую бронированную голову с широкой клыкастой пастью и посмотрела влюбленными глазами. Это была Зелёнушка, любимица Корфа и моя давнишняя знакомая.

Дико гаркнув и намертво вцепившись в поводья, я взмыл в блеклое небо, несомый умной животиной. Как и во время моего прилета в замок, грифоны неожиданно возникли из-за кучевых облаков. Но они не напали на меня, лишь недоверчиво поклекотали да порыкали в дорогу. Наверняка им не хотелось связываться с огромной хозяйской драконихой, а возможно, они и меня считали своим.

Позади послышалось остервенелое ржание. Оглянувшись, я увидел косяк пегасов, оседланных легко вооруженными людьми. Во главе стаи летел Ламис, то и дело пришпоривая белого пегаса и поигрывая волшебным Арбале­том. Его обесхвощенное тело выглядело куце и неестественно коротко.

Несколько раз он по привычке пытался опереться на отсутствующий хвост и едва не скувыркивался с седла.

«Хорошо, что он не может применить Арбалет против разумного существа! — подумал я. — А то меня непременно ждала бы участь гарпии, о которой он рассказал на охоте: бац, и непременно в правый глаз!..»

Погоня быстро настигала грузную медлительную Зелёнушку, вот уже воины затенькали жильными тетивами длинных луков, и сероперые стрелы тихо зацвокали, отскакивая от драконьей чешуи. Мою чешую стрелы пока тоже не пробивали, но очень скоро неуязвимость прекратилась бы. Я оглянулся и увидел, что Ламис нетерпеливо шепчет над Арбалетом какое-то заклинание, вскидывает оружие в моем направлении и отрывисто щелкает спускаемой тетивой.

Короткий болт глубоко вонзился в нежную беззащитную кожу под крылом Зелёнушки, в то самое место, которое любовно гладил магистр Корф, заставляя дракониху блаженно жмуриться… Зелёнушка хрипло заверещала и, судорожно изогнувшись всем огромным телищем, выкинула меня из седла. Я слегка подлетал вверх, и, подобно гигансткой градине, обрушился в визгливую зелень джунглей.

— Прощай, ящер, приятный во всех отношениях! — злорадно заорал Ламис, стремительно уменьшаясь, рассасываясь в облачном небе, и когда он стал совсем неразличимым, на меня шмякнулся и лепешечно разбился его голос, порядком истершийся о воздух: — Приятной посадки!

Продолжение следует…

© Евгений Чепкасов, 1996, Пенза. Современная проза.

Ящер, приятный во всех отношениях (все части)

Другие авторы  /   Сборник рассказов

• Скачать книги бесплатно 
• Купить книги проекта Дневники Онлайн