ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Ночью

Я очутился в обширной комнате с прозрачной стеной. Костянисто-желтая луна лежала на далеком лесистом горизонте, красная еще не взошла, а сиреневая, не видная из моей комнаты, скорее всего, стояла в зените.

«Ночь будет долгой»,— заключил я и внимательно огляделся.

Пол и огромная низкая кровать были устланы мягкими длинношерст­ными шкурами пурсов. На стенах висели доспехи и оружие. В узорчатом коралловом шкапе я обнаружил два плаща с моими цветами, несколько шаровар и накрыльники из плотного материала. Еще в комнате стоял квадратный стол странноватого вида. На его тонких ножках виднелись изящные копытца, а на столешнице полированно блестела чешуя.

Я боязливо дотронулся до тела стола, потом хлопнул по нему, ущипнул за бок. Стол не шевельнулся, и я понял, что передо мной — чучело.

«Хе-хе! — мысленно усмехнулся я. — Не удивлюсь, если завтра встре­чусь с таким же, но живым. Потрясающий, бесподобный замок!»

В противоположных стенах таинственно чернели две овальные двери. За одной из них расположилась прекрасно оснащенная лаборатория. Я ненадолго задержался там, испытав колдовское оборудование и проверив годность некоторых корешков, мазей и зелий. Слегка оглохнув от произве­денного мною удара грома, я вернулся в комнату.

Я шатко подошел ко второй двери и, опасливо отворив ее, оказался в большой ванной комнате с глубоким бассейном и многочисленными ванно­чками, содержащими редкие благовония. С радостным ревом я вонзил тело в студеную, чуть зеленоватую воду бассейна. Ах, если бы вы знали, как приятно вымывать из-под чешуи грязь и мелких паразитов, если бы вы могли наблюдать, как очищаются ваши перепончатые крылья, становят­ся нежно-розовыми, почти прозрачными, тогда вы, вероятно, поняли бы мое безумно-счастливое состояние.

Вдоволь порезвившись в сладковатой воде, я устало выполз из нее и обсушился обычным способом: вызвал небольшой теплый смерч, обвивший на мгновение мое тело и улетевший восвояси. Я натирал хвост ароматным благовонием, когда услышал звуки погрома в моей комнате. Вбежав туда, я увидел собственный смерч, сдиравший темной лапой оружие со стен и бивший его об пол. Я торопливо произнес обратное заклинание, и смерч исчез.

У себя на родине, в Зиргии, выкупавшись в небольшом озере с гниловатой водой, я сушился точно так же, но там был простор, и смерч гулял, где ему вздумается. А здесь… Да, не рассчитал!

Я прибрался в комнате и лег на большую мягкую кровать, но …

(читайте далее…)

© Евгений Чепкасов, 1996. Пенза

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Черный замок Корфа

Из задумчивости меня вырвала драная боль в ноге. Я дико взвыл и с удовольствием размозжил тяжелым кулаком хрупкий череп трупоеда.

— Такие вот последствия могут обнаружиться, если лежать неподвижно, — просипел я, закусив оба кончика языка, и обругал …(продолжение читайте далее…)

© Евгений Чепкасов, 1996. Пенза.  Сайт автора

Другие Авторы / Сборник рассказов

В сумерки, в вечер дня,

в ночной темноте и во мраке.

Притчи Соломоновы 7, 9

Круг первый. Сумерки

Вообще-то сумерки страшны: они полупрозрачные, студенистые, вязкие — как дохлая медуза. Падая на город, медуза вытесняет воздух, и людям поневоле приходится дышать ее клейстерным телом. В пряные летние сумерки некоторые умирают от удушья. Лица таких умерших искорежены ужасом…

Но описываемый сумеречный момент случился зимой, и было морозно. К тому же дядя Паша не боялся медузы: однажды летом, оголодав, он принялся жадно хапать ртом медузий студень, и голод отступил. А зимой медуза колкая и невкусная — зимой медузой не поужинаешь.

Дядя Паша озирал людей на троллейбусной остановке, и ему представлялось, что вот сейчас смерзнется медуза, и все они застынут, словно прошлогодняя жухлая трава во льду. Однако это не пугало, а веселило дядю Пашу, и он беззаботно бил оземь мягкой пятой серого валенка.

Людно на остановке, но около дяди Паши будто магический круг очерчен — пусто. Какой-то малыш сквозь варежку тычет пальчиком в центр загадочного круга, а мама зажимает пальчик в шерстяной кулак и что-то шепчет на ушко. Шепчет она долго и вдохновенно, сочиняя, вероятно, сказочку про то, почему никто не подходит к тому человеку, почему он постоянно морщит лоб и бьет ногой о снег и почему один глаз его скошен к носу. Оробевший малыш спрятал лицо в лисьем меху маминой шубы, и женщина улыбнулась: есть теперь, кем пугать непослушного.

Пока мама шептала что-то успокоительное и ободряющее, дядя Паша бочком, бочком, вывертывая одну ногу, подошел к некоему пареньку и, чуть нарочито пуская слюни, попросил оставить докурить. Паренек неторопливо сделал две затяжки и отдал сигарету, брезгливо глядя на слюну, застывшую на щетине подбородка просителя.

Как только дядя Паша докурил бычок до фильтра и поперхнулся едким дымом тлеющей ваты, подполз долгожданный троллейбус. Ехать дядя Паша никуда не собирался, а погреться бы не мешало — вот он и полез в троллейбус, набычившись и тяжко, надсадно мыча. Кучка народа у дверей мигом раздалась, внутри машины гадливо потеснились, и дядя Паша, перестав мычать, свободно поместился. «Идет коза рогатая… Му!» — что-то в этом роде подумал дядя Паша и тоненько захихикал, когда двери с лязгом съехались.

Оттотулив губы, дядя Паша жарко дышал на овальное стекло двери, отодвигался посмотреть, как волнисто плавится лед, и снова дышал. А в его голове на разные лады пели козлы.

* * *

Окна троллейбуса были плотно обиты белыми ветвями папоротника — совсем как крышка гроба. Кто-то процарапывал глазки в ледяной флоре и получал  возможность  судить  о  внешнем  мире, но таких любопытных было немного. Троллейбус, обычно весьма прозрачный и бесхитростный, нынче решил поскрытничать и мягко плыл по сумеречному городу, везя в себе неизвестный мир.

Над головой дяди Паши зашипело, затрещало, и ржавый голос проскрежетал: «Роддом». Отверзшаяся дверь легонько пнула дядю Пашу, произошла обычная людская перетасовка, и…

(продолжение читайте далее…)

Автор Евгений Чепкасов, 1999 г.