ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

История алхимика Леоторсиуса

 

Подмяв под себя ослепительно-белую мохнатую траву, Леот и я расположились на идеально круглой полянке, прострелившей лесную гущу в отдалении от города белых великанов. Кюс была рядом: она нахально разлеглась на единственном красном лопухе с синей кромкой. В воздухе царил ненавистный укропный запах, сочившийся в дыхальца даже через толстые клапаны-фильтры, но моим спутникам он, как видно, нравился.

Освобожденный старец восседал по правую руку от меня, сплетя ноги «лотосом», и незримо (хотя и весьма ощутимо) рылся в моем мозгу. Я бы тоже с удовольствием изобразил ногами цветок йогов, но привычные с детства человеческие мослы в теле стронга сменились толстыми лапищами, малопригодными для подобного сидения. Леот сосредоточенно молчал, творя размашистые пассы и напряженно дрожа мышцами седобородого липа. Он точно так же молчал и по дороге сюда.

Путь этот был проделан поистине сказочным способом. Из пурсячьего Эмо мы улетели на мягком зеленом облаке, вызванном откуда-то волшебником. Оно походило на огромный клок пульсирующей, обволакивающей со всех сторон ваты, делающей нас такими же невесомыми. Маг отдавал облаку короткие односложные приказы, схожие с теми, которым учат собак, и оно повиновалось, играя его голубым плащом. Сейчас зеленое облако отдыхало, обвившись вокруг вершины одного из деревьев и образуя туманный ореол.

Леот прекратил мозгокопание и уничтожил молчание, властвовавшее на поляне довольно долго:

— Вообще-то мое полное имя не Леот, а Леоторсиус. Извини, Евгений, что я порылся немного в твоем сознании, но мне нужно было изучить современный русский язык. Ведь он так изменился за семь веков!

Его мягкий с хрипотцой голос наполнил воздух, непонятным образом отразившись от деревьев; он прозвучал даже в тихом журчании прозрачного ручья, стремительно текущего возле наших ног.

— А я уже давно хриплю, — ответил Леот на непроизвольно мелькнувшую в моей голове мысль, — с тех пор, как много столетий назад мне перерезали глотку. Да, с трудом избежал я тогда объятий Таната!

— Вы родились на Земле? — тихо спросил я.

— «Вы»? — он молниеносно оглядел полянку. — Ах, да! Местоимение, которым обозначают людей старше себя или малознакомых. В мои времена не было таких тонкостей. Милейший, прошу, говори мне «ты». На твой вопрос я отвечу: верно, я родился на Земле… — Его старческие голубые глаза влажно заблестели. — Древняя Греция, благословенная богами страна…

Я родился там, вырос и возмужал, когда она еще была величественной и свободной, когда ее плодородные земли не топтались беспощадными пятами римлян, когда обильно лилась на алтари великих богов кровь жертвенных животных. Долгие годы я набирался мудрости, молился, думал и осуществлял различные опыты в надежде достичь того, что впоследствии стало целью земных алхимиков. Само это слово возникло несколькими веками позже, но и в мое время мудрецы пытались победить Таната и открыть секрет Мидаса. После многих опытов и ошибок, после семидесяти лет жизни, убеливших мои волосы и бороду, я получил эликсир бессмертия. Он, правда, не мог воскресить мертвого, но существование живого продлевал до бесконечности. Я испробовал его на моем псе Сириусе, а потом, довольный результатом, принял его сам.

Об эликсире узнали, за мной началась охота, и я скрылся в горах маленькой страны Ликии, где у меня была оборудована запасная лаборатория. Там я прожил время, невероятно долгое по меркам смертных, изучая сложную науку чародейства. Из людей обо мне знали лишь мои слуги, украденные в младенчестве у родителей. Я сбился со счета поколений слуг, живших и умерших в моей пещере. Они были немногочисленны (не более трех одновременно), но очень полезны: узнавали новости в приморском городе Патаре, продавали изготовленные мною снадобья, покупали необходимое. Я часто советовался с Гекатой, поэтому слугам приходилось собирать мед диких пчел и угонять у поселян черных баранов.

— Зачем? — дерзко спросил я.

Несколько тягучих мгновений чародей внимательно ко мне присматривался, будто измеряя границы моей тупости и наглости, но потом, видимо, измерив их, все-таки ответил:

— Естественно, для жертвоприношений.

— А купить все это нельзя было? — нахально вопрошал я.

— Нельзя! Вещи, добытые с риском для жизни, более ценны, чем купленные.

— Однако… — начал было я.

— Заткнись! — громоподобно пророкотал алхимик. — И больше меня не перебивай, — назидательно прибавил он, когда я заткнулся, а затем вздохнул и продолжил: — Настойчиво, но безуспешно я пытался разрешить проблему философского камня, потом создал вечное облако, переправил в него дух вечного Сириуса, и получил то, что обвилось сейчас вокруг дерева струквы. — Он указал на зеленое нечто, доставившее нас сюда. — Выбрался из пещеры я только тогда, когда все знавшие меня или легенду о бессмертном человеке давно сошли в царство мрачного Аида. Вооруженный знанием, я мог заработать достаточно золота и без философского камня. Я уничтожил формулу эликсира бессмертия, взял тюки с записями и самым необходимым оборудованием, оделся побогаче и спустился в город Патару.

Там я узнал, пренеприятнейшие слухи о каком-то невероятно могучем Пророке из Галилеи. Поговаривали даже, что Он — Сын Божий. Он мог составить мне очень серьезную конкуренцию, ибо весь город только и говорил о чудесах, сотворенных Им. Патара — портовый город, а значит, и кладезь новостей, но интересные новости разлетаются быстро. Чтобы не быть вторым, мне необходимо было публично одержать победу над Галилеянином.

У купца, приплывшего в тот день из Галилеи, я узнал, что пророка зовут Иисусом, что сейчас Он проповедует на родине и что соседний корабль, груженый полотном, через несколько часов уходит в галилейский город Птолемаиду. Я поспешно собрался в дорогу, принес щедрые жертвы Гекате и другим богам, изведя  на них большое баранье стадо, заплатил хозяину отходящего корабля и поплыл в Птолемаиду, злобно вспоминая разрушительнейшие заклинания.

Посейдон помиловал меня, я благополучно сошел в долгожданном порту и отправился на городской базар. Как и ожидал, в крикливой грязной толчее я услышал все, что меня интересовало. О моем Сопернике рассказывали невероятные небылицы: будто бы Он исцеляет слепых, немых, увечных, прокаженных; будто бы Он воскресил дочь начальника синагоги Иаира; будто бы Он одним лишь словом изгоняет бесов.

На базаре видел я человека, говорившего: «Я был одержим  легионом бесов, и мучили они меня всячески: заставляли нагим ходить, и в гробах спать, и цепи рвать, если люди сдерживали. Но пришел Иисус Назорей и повелел бесам выйти из меня. И вышли они из меня, со стенаниями называя Иисуса Сыном Божиим, вошли в большое стадо свиней, пасшееся рядом, и бросилось все стадо в озеро, и потонуло. А я в рассудок здравый вернулся, удивив многих, знавших меня доселе. Иисус послал меня проповедовать о том, что Он мне сотворил. И вот, я здесь, люди, и говорю вам: Иисус есть Христос и Мессия, которого ждали. Кайтесь, люди, и приходите к Богу живому! Он исцелит ваши тела и души! Уже третий день Он проповедует у моря Киннереф и в городах окрестных. Спешите, люди!» — исступленно закончил оратор.

На том же базаре я купил великолепного гнедого жеребца и по пыльной дороге между низкими горами поскакал к морю. Когда пламенная колесница Гелиоса достигла наивысшей точки своего подъема, загнанный конь, тараща большие карие глаза, завалился на бок. Я в досаде пнул животное, снял с него тюки с колдовским оборудованием, взвалил их на себя и, перерезав жеребцу горло подвернувшимся под руку ритуальным ножом, зашагал дальше. Вскоре я встретился с малочисленной процессией, спешащей, как оказалось, к Иисусу. Я обрадованно навьючил одного из ослов своим багажом я пошел вместе с людьми. Они недоверчиво взглянули на мою богатую одежду, прислушались к иноземному выговору, но не прогнали.

На пустынной травянистой местности западнее Тивериады я увидел огромную притихшую толпу и понял, что наконец достиг цели. Оградив себя от всякой скверны сложным заклятием, я пробрался в первые ряды сквозь скопище калек, прокаженных и бесноватых. Оттуда я ясно рассмотрел знаменитого Галилеянина, одетого в серый хитон. Он стоял на небольшой каменистой возвышенности в окружении двенадцати человек. Я уже собирался бросить вызов Назорею, но слова так и не смогли вырваться из моих уст.

Мне стало страшно, когда я увидел, как слепые прозревают, немые говорят, прокаженные вылечиваются, а бесы, невидные для других, выходят из людей и всасываются в землю, окруженные яростным пламенем. В конце же я, совершенно ничего не соображая, вместе с другими людьми возлег на траву и с неизъяснимым трепетом следил за кусками пяти ячменных хлебов, передаваемых непрерывным потоком от Иисуса — к ученикам, от учеников — к народу, и поток этот ни на мгновение не иссякал. Неожиданно грязная мозолистая рука кого-то деревенщины сунула мне под нос причитавшийся ломоть. Хлеб оказался настоящим слегка черствым хлебом. Ты спросишь, что же тут особенного? Отвечу. Да, мы тоже лечим, но не можем заставить слепых прозреть, немых заговорить. К тому же Иисус, как я видел, ничего не брал у народа, а любые волшебники-лекари энергию, необходимую для лечения, высасывают у самого больного, и то, сколько они ее высасывают, зависит лишь от их совестливости.

Я глянул на Кюс, дважды меня лечившую, и особой совестливости на ее рожице не заметил.

— Евгений! — окликнул меня старец. — Ты отвлекся, хотя опасения твои весьма справедливы. Комары и прочие насекомые… — Он выразительно посмотрел на фею. — Впрочем, молчу, молчу…

— Великий алхимик! — обратился я к рассказчику. — Я хочу поговорить с тобой о вещах более важных, чем вампиризм феи.

— Окрестить меня задумал? — едко поинтересовался он. — Не выйдет! И не такие, как ты пробовали… Не выйдет!

— Почему же так сразу и окрестить? — слегка смутился я. — Просто… Ты воочию видел чудо с хлебами. Как же ты мог не уверовать, не пасть к ногам Христа?!

— Я и впрямь едва не пал к Его ногам, но гордость спасла меня.

— Напротив, погубила…

— Замолчи!!! — болезненно взревел чародей. — Ради собственной жизни замолчи! Я поклоняюсь старым греческим богам и вполне доволен ими.

— Но ведь они всего лишь бесы, сильные, но бесы! — затараторил я. — А ты, застав Богочеловека…

— Молчать, сучий хвост!!! И никогда, никогда больше не говори мне о Распятом! Я бессмертен, я вечен, загробная жизнь не грозит мне! Ты понял меня, Евгений?!

— Понял, — коротко ответил я. — Тогда скажи мне, возможно ли при помощи магии сотворить чудо с хлебами?

— Нет, нет, нет! — возбужденно захрипел он. — Как видно, тебе понравилось мучить меня!.. Ни одному чародею не под силу сделать это. Ты доволен?

— Да.

— Ну, если так, то я продолжу рассказ… Стиснув в руке полученный от Иисуса хлебный кус, я поднялся с травы, взвалил на себя тюки и ушел, немилосердно распихивая жующую толпу. Я впал в какое-то странное беспамятство, постоянно что-то бормотал. Не помню даже, как добрался до своей лаборатория в ликийской пещере. Кажется, в дороге меня ограбили, но колдовское оборудование оставили. Когда я достиг лаборатории, одежда моя износилась, ремни тюков в кровь натерли плечи. Слуги с причитаниями умащивали мое тело целебными мазями, a я ни на что не обращал внимания. На Земле мне не было места. Давно уже я интересовался возможностью существования параллельных миров, и теперь мне следовало заняться этим серьезно.

Алхимик зашелся сухим трескучим кашлем, лицо его раскраснелось, глаза наполнились слезами, тонкие синие венки на висках вздулись, став похожими на хвосты мышей, спрятавшихся в кустах седых бакенбардов. Он с трудом произнес что-то и вытянул из воздуха массивный золотой ковш, со дна которого на меня глянул сверкающий глаз сапфира, потом зачерпнул воды из родника и жадно выпил, душа злой кашель. Когда Леоторсиус отдышался после приступа, то пояснил:

— Не могу подолгу говорить из-за этого гадкого горла. Надеюсь, что мумия пса, перерезавшего его, до сих пор воет и пожирает себя, не позволяя Танату срезать клок волос и отправить душу в царство теней.

По моей спине захрустели чешуйки, когда я представил себя на месте высохшей мумии, озверело грызущей собственные кости в далекой Греции. Что ни говори, а чародей умел мстить! Желая избавиться от малоприятной мысли, я задал первый втесавшийся в голову вопрос:

— Леоторсиус! Отку…

— Леот, — поправил он меня, потроша взглядом голубых глаз. — Для друзей — Леот.

Я с трудом выдержал его взгляд и, сглотнув что-то нематериальное, все же спросил:

— Леот! Откуда ты взял золотой ковш?

— Меткий вопрос, юноша! Видишь ли, я не открыл философского камня и, как и ты, не могу производить с помощью одной лишь магии изделия из благородных металлов, но существует некое подпространство, открытое, к сожалению, не мной, куда все магистры Плимбара имеют право загнать по сотне вещей, изымающихся по мере необходимости. Сейчас вот, — волшебник шепнул какое-то слово, и ковш исчез из его руки, — я отправил его обратно. Кстати…

Золотой черпак с легким хлопком появился в воздухе и брякнулся на траву, едва не придавив фею. Та молниеносно взлетела на уровень лица чародея и, гневно сжимая кулачки, зазвенела:

— Послушай-ка! То, что я не переросла твоего чересчур длинного носа, не дает тебе права…

— Молчи, женщина!!! — в бешенстве взревел волшебник, носяра которого был действительно длинноват.

— … права не замечать меня! — закончила она, дерзко глядя в огромный глаз алхимика.

— А я вообще, — пророкотал Леот, расплетая ноги и становясь во весь рост, — не привык разговаривать с насекомыми!

Голос его то и дело срывался на хрип. Вдруг он пошатнулся, будто от пощечины, несильной, но сам факт которой был невообразимо оскорбителен.

— Что?! — задыхаясь, прошептал Леот. — Что ты подумала? «Старый козел»?! То есть придурковатый сатир, вечно пляшущий под свирель Пана?!

Руки алхимика поднялись над головой, между ними с треском возникла яркая молния.

— Остановись, Леот! — заорал я, вскакивая с травы. — Не трать попусту свою силу! Фея может оказаться нам полезной, к тому же, она освободила тебя.

Он несколько секунд задумчиво подержал в руке постепенно меркнущую голубую молнию, а потом со злостью швырнул ее в ближайшее дерево, заставив его превратиться в кучку серебристой золы.

— Чем не Зевс? — самодовольно хмыкнул он. — Благодарю, Евгений, что предупредил меня. Из-за этой молнии я вполне мог лишиться жизни.

— Почему? — искренне удивился я.

— Понимаешь ли, существует в городке Сиргибе небольшое волшебное Кольцо из красноватого металла… Впрочем, потом все расскажу. Главное то, что сейчас смерть феи означает и мою смерть. Ответь-ка мне, Евгений, стрекоза действительно разумна? Я спрашиваю не из праздного любопытства.

— Естественно, разумна! — встряла Кюс и напыщенно представилась алхимику, заставив его поморщиться.

— Очень неприятно. Итак, фея, заключим на время перемирие, ведь ты, действительно, незначительным образом способствовала моему освобождению.

— Хорошо, Леоториус, — чересчур спокойно согласилась она, выделив последнее слово.

Тот намотал на костлявый палец с неухоженным ногтем курчавый локон бороды и понимающе кивнул.

— Леот! Зачем ты вернул ковш? — поинтересовался я, желая отвлечь его от угрозы мстительной волшебницы.

— Что? — рассеянно переспросил Леот. — Ах, ковш! Да просто хотел рассказать его историю, но… А, впрочем, ладно, не буду лишать себя после семисотлетнего молчания возможности поболтать.

Он опустился на пушистую траву и, завязав ноги все тем же замысловатым узлом, начал:

— Beщицу эту я получил в подарок от одного из моих учеников вместе с любопытнейшей историей. Ковш сделали на Земле для одного русского князя. Черпак перевидал много пиров, верно служил хозяину. Сапфир на его дне исправно предупреждал о растворенном в княжеском вине яде. Но ковш приглянулся моему будущему ученику, жившему тогда в языческой Руси, и князь почему-то не заметил камня, зачерневшего вдруг сквозь янтарно-желтую медовуху. Интересная история, не так ли?

— Так! — согласился я, и на месте чародея мне представился слепой баян, едва касающийся старческими пальцами струн гуслей и рассказывающий о давно минувшем, ставшем легендой прошлом. Наваждение ушло вместе с исчезнувшим ковшом, и я, помолчав мгновение, спросил:

— А как насчет продолжения истории алхимика Леоториуса?

— С удовольствием выполню твое желание: люблю вспоминать старые добрые времена. На чем я остановился?

— На том, как, побоявшись конкуренции, ты забился в свою пещеру и занялся параллельными мирами.

— Подмечено весьма точно, клянусь молотом Гефеста! — добродушно хохотнул маг. — Забился в нору, как вспуганный собакой лис. Итак, данной проблемой я занимался около полувека с упорством, достойным Сизифа, но результат мой был более ощутимым: я нашел способ перемещения в Цемплус — мир, откуда родом это… эта… ну в общем — Кюс.

— На языке фей из страны Грез, — вставила она, презрительно кривя пухленькие губки, — он называется Леамплуи.

— К счастью, на языке фей из страны Грез, — ядовито заметил Леот, — цивилизованные порождения Цемплуса не изъясняются.

Кюс промолчала, перекрасившись от дикой ярости в цвет листа, на котором сидела, и зыркнув на волшебника по-горгоньи. А тот, даже не полюбовавшись результатом своих слов, продолжил:

— Кстати говоря, на Цемплус я перенесся вместе с лабораторией. В Ликии наверное, до сих пор сохранилась гора без вершины, исчезнувшей вместе со мной. На прыжок такой громадины потребовалась уйма энергии, и, честно признаться, потратил я ее зря. Вокруг меня изменилось все, кроме горной вершины. Благо, моя лаборатория находилась невысоко, но теперь она опиралась лишь на знойный влажный воздух. И она величественно рухнула вниз, — в самый центр туманного озера, питавшегося десятками гейзеров. Измотанный броском, я после этого дополнительного потрясения потерял сознание.

Слава милосердным мойрам, я остался жив. Кто-то осторожно стирал смоченным в теплой серной воде лоскутом кровь, медленно сочившуюся из моего рассеченного лба. Я чувствовал, что рука, сжимавшая тряпицу, заметно дрожала. Открыв глаза, я услышал радостный вскрик слуги, отнявшего от моего лица обрывок прекрасной ткани и возблагодарившего богов за счастливую судьбу своего господина.

«Да уж, счастливую!» — горестно подумал я тогда, глянув на жалкую кучку пергаментов с наверняка размытыми знаками и буквами, горсть амулетов, полдюжины сосудов из непрозрачного стекла, кожаный мешок с золотом, имеющим здесь сомнительную ценность, и поврежденный мех, по которому тонкой красной струйкой текло красное вино.

Слабым голосом я приказал промыть рану вином и наложить повязку, удивляясь, как этот испуганный кудрявый юнец смог спасти себя, меня и столько полезных вещей. Вдруг я увидел среди толстых клубов тумана, укутывавшего озеро, нечто необычное — зеленое облако с душой моего верного пса Сириуса. Спустя мгновение оно было рядом, а слуга спутано объяснял, что кроме себя и золота он ничего не спас и что все остальное — заслуга моего ручного облака. Тогда я впервые понял, что Сириуса можно использовать как верховое животное.

Пока юноша промывал мне рану благородным вином, я, скрежеща от боли зубами, проклинал виноградарей, виноделов, виночерпиев, хозяев виноградников, ремесленников, шьющих меха для вина… В этом позорном списке я едва не дошел до Диониса, веселого любимца богов, но вовремя спохватился.

Да, Евгений! Для Леота полдня назад ничего не стоило залечить такую рану, отрастить новую ногу, или заменить сердце, но сейчас он лежал, лишенный на длительное время колдовской силы, пытаясь воспрепятствовать попаданию в рану инфекции поистине дедовским методом.

Мне было нелепо и непривычно оказаться лишь под защитой Сириуса и трусливого молокососа, звавшегося, кстати, Плистусом, под угрозой нападения диких зверей и неизвестно кого еще.

Кудрявый защитничек закончил, наконец, неумелые манипуляции, изорвав на бинты большую часть уцелевшей одежды. Я приказал Плистусу выловить из воды все, что всплывет, и, свистнув облачного пса, дал ему команду  «охранять!». Потом забылся и проспал около суток.

Леот передохнул, испил еще один ковш студеной родниковой воды, метко плюнул в демонстративно зевающую Кюс и продолжил:

— Пробудился я, когда сутки прошли с тех пор, как Гипнос волшебным жезлом смежил мне веки. Лиловое солнце по-прежнему лило потоки жгучей голубизны сквозь плотную завесу тумана. Сделав титаническое усилие над своим телом, я резко сел; горячая красная пелена ударила по глазам, но спустя мгновение она спала, и боль ушла. После нескольких неудачных попыток я встал на дрожащие ноги, прошелся, подозвал слугу и облако и потребовал отчета.

Сириус исполнял свои обязанности добросовестно, раз я был все еще жив. Плистус тоже меня порадовал, показав на полдюжины склянок, талисман, два амулета и (о, чудо!) бамбуковую трубку, в которой в целости и сохранности лежал свиток, вмещавший в себя написанные кровью заклинания Гекаты. В нем, конечно, содержалась не вся накопленная мною мудрость, но немалая ее часть отразилась в кровавых буквах. Не так уж все и плохо!

Через несколько часов я понял, что снова могу колдовать, и сразу же залечил свою рану. Вскоре я понял также, что с местными жителями у меня может возникнуть некоторое недопонимание: туманный пес приволок стреноженного треухого кролика размером с овцу. Зверь этот, явно домашний, был предназначен наверняка не для нас, но съели его мы, притом с завидным аппетитом. Зеленое облако не стало есть поджаренной на молнии крольчатины. Да оно и не смогло бы этого сделать.

Так и повелось. Сириус таскал добычу под одеяло тумана; Плистус ходил на разведку и докладывал мне, что вокруг джунгли и поселки исполинских варваров, сидящих ночью у костров или охотящихся, а днем забирающихся в пещеры, продолбленные в небольшой, опутанной лианами горной гряде. Я же тем временем набирался сил и приспосабливал моего летающего друга для верхового лета, усовершенствовав старые команды.

Варвары, называвшиеся, как я узнал позднее…

— Троллями, — вставила Кюс.

— Без сопливых скользко! — рявкнул алхимик, использовав мою любимую поговорку.

Фея, посоревновавшись цветом мордашки с малосольным огурчиком, судорожно сплела пальчики в испепеляющий Знак, но, видимо, раздумав, продолжать заклинание не стала. Меня передернуло от мысли о том, что станется, когда эти двое перестанут друг в друге нуждаться. Чародей даже не заметил, что миг назад жизнь его стоила довольно дешево, а если и заметил, то его самообладание было достойно всяческой зависти. Когда он заговорил, создалось впечатление, что он абсолютно спокоен.

— Итак, Евгений, продолжу историю, которая, как я вижу, порядком тебе надоела…

«В жизни не встречал большего болтуна!» — подумал я ненароком.

— Ах, вот как? — тихо, с расстановкой произнес Леот, и глаза его выразили недоброе.

В ужасе, взопрев от кончиков перепончатых крыльев до острейшего шипа на хвосте, я сбивчиво пролепетал извинения.

— Что ж, буду предельно краток, — ухмылисто проговорил волшебник, но тут же забыл об  обещании я повел рассказ, составляя его из длинных предложений с характерной витиеватостью и постоянными ссылками на персонажей древнегреческой мифологии. — Тролли не только разводили треухих кроликов и охотились, они, к тому же, нападали на караваны купцов и, подобно сорокам, тащили приглянувшуюся добычу в свои пещеры. Купеческие товары диким полуживотным были явно ни к чему, а чародею Леоторсиусу, делавшему в этом неизведанном мире первые шаги, они могли пригодиться. Завороженный россказнями Плистуса о тканях небывалых расцветок, изящных кувшинах, прекрасном оружии, великолепных самоцветах и о чем-то непонятном, но наверняка связанном с магией, я решил пойти на риск. Тролли панически боялись Гелиоса, сменившего золотую колесницу на сиреневую, прятались от него в пещерах, и мне интереса ради стоило устроить их встречу.

Луна цвета бледной поганки в ту ночь была закрыта плотными кучевыми облаками, редких звезд тоже не было видно, и Цемплус пребывал в первобытном мраке. Неплохо сказано, не так ли? — прервал сам себя Леот с наслаждением графомана, выродившего что-то удачное, и я  был вынужден с ним согласиться.

— Да, в эту ночь, — продолжил он, — я и Плистус вскочили на Сириуса и, захватив уцелевшее после крушения лаборатории оборудование и препараты, полетели к присмотренной заранее одинокой скале с продолбленной в ней пещерой. Там жил сильный клан троллей, и сейчас он предстал нашим глазам в виде полутора дюжин огромных вонючих тварей, морды которых были невообразимо уродливы, а клыки, сходные с перламутровыми кинжалами, опускались далеко за бородавчатые подбородки. Тролли тонко чирикали и одного за другим пожирали беспомощно визжащих желтых кроликов, когтями выковыривали из зубов клочки шкуры, дружно рыгая к заедая мясо плодами, весьма схожими с плодами благословленной богами оливы. Мы обогнули веселую компанию стороной, сделав гигантский крюк, и тролли нас не заметили. Послушный моим командам, Сириус облетел скалу и, боязливо к ней прижимаясь, завис над входом в пещеру.

Слава Эолу! Ветер дул в нашу сторону, донося вонь варваров и скрывая от них запах людей. Блики костра не долетали до нас, но, напившись сохранившегося после катастрофы отвара некоторых трав, я и Плистус видели в темноте не хуже кошек.

Вдруг относительную тишину нарушил дикий визг, раздавшийся прямо под нами, и мы увидели одноухого кролика, избежавшего съедения. Скотина затравленно озиралась, мотая головой с кровоточащей плешью, оставшейся вместо двух ушей, и изжеванным третьим ухом.

Из пещеры показалась суковатая дубина и молниеносно опустилась на зверя, прервав его мучения, вслед за ней неспешно вылез могучий тролль и, облизав окровавленный сучок оружия, расправился с убитой жертвой, отвратительно хрустя костями. Он чирикнул что-то сидящим у костра, и те дружно заскрипели в ответ. В тот момент я подумал, что все порождения царства Аида по безобразности своей не идут ни в какое сравнение с троллями. Но я еще не был знаком с другими цемплусянами и не спускался в царство мертвых.

Когда варвары отвернулись от стража, я плеснул на него из каменного флакона жидкостью, подобной по действию той, которой Медея усыпила Пифона. Гипнос мгновенно коснулся тролля жезлом и улетел восвояси, заставив чудище заснуть, прислонившись к скале, и выронить дубину.

Нагрузив Плистуса необходимым колдовским оборудованием, я прокрался ко входу в нору ужасных троллей и, взяв смесь воска, толченого известняка, жира, вытопленного из… А, впрочем, не буду докучать тебе подробностями, скажу только, что жир этот использовался ведьмами на шабашах для натирания.

Я нанес на камень, которым варвары задвигали вход в пещеру, некий рисунок, используя мазь и мысленные заклинания. В центр, куда сходились все белые жирные линии, я прикрепил седой волос, вырванный из моей бороды. Способностью, называемой в твое, Евгений, время телекинезом, я тогда обладал лишь в малой степени, но даже малой степени мне хватило на то, чтобы поднять в воздух огромный валун и вставить его в пещерный зев рисунком вовнутрь. Конец волоса, как ему и полагалось, остался снаружи. Проведя по волосу рукой и сказав вслух конец заклинания, я вместе с Плистусом и волшебным оборудованием вскочил на Сириуса и вознесся на неприступную вершину скалы.

Тролли либо услышали мой голос, либо просто почуяли неладное, но несколько мгновений спустя они будили соплеменника, а затем отскакивали от камня с опаленными лапами, высекая из него робкими прикосновениями снопы жгучих искр. Длилось это до того, как Гелиос, пропустив вперед себя прекрасную фиолетовую Эос, показался над верхушками деревьев и обратил дикарей в камень.

Ну а дальше было совсем просто: выдернув волос, я освободил камень, нашел в пещере, напоминавшей сорочье гнездо, множество интересных и полезных вещей, в том числе и связанных с магией. Погрузив найденное на моего верного пса и пролетев полдня над джунглями, я встретил местного мага, который принял меня на равных. Вскоре я вошел в Лигу волшебников.

Леот замолчал, вытянул из воздуха золотой ковш, и, зачерпнув воды, припал к нему с жадностью опохмеляющегося алкоголика. Пил он долго и много, я же тем временем успел заметить, что Сириус перелетел на другое дерево, а Кюс уснула, разомлев под лучами маленького солнца, дошедшего за время рассказа до высшей точки своего подъема. Желудок мой издал неприличный звук, и я вспомнил, что лежу на школьном ранце, пухлом от вкусного мяса животного, убитого мною вчера. Бутыль с кровью, находящаяся там же, была намного предпочтительнее родниковой воды. Насмешливый голос алхимика на миг отвлек меня от гастрономических размышлений.

— Так ты уже не хочешь слушать мою болтовню?

— Хочу! — заверительно ответствовал я. — Но…

— Но… — снисходительно улыбнулся маг.

— Но только после того, как поем!

— Что ж, я тоже не ел довольно давно, — всепрощающе произнес чародей.

Я сбросил с себя ранец, быстро облизывая сухие губы раздвоенным языком, дрожащими пальцами расстегнул пряжки, и… Мой взгляд бултыхнулся в тыквенный сосуд со свернувшейся кровью и оскользнулся на дурно пахнущем мясе, покрытом отвратительным шевелящимся ковром разнокалиберных личинок. В бешенстве отшвырнув вожделенную пищу, я довольствовался родниковой водой и ляжкой гигантского нетопыря-гриль, подбитого молнией Леота. Я искренне похвалил кулинарные способности чародея и, отдохнув немного, бросил сонно:

— Ну, и что же было дальше?

Волшебник тяжко взглянул на фею, улетавшую куда-то во время нашей трапезы, а сейчас вернувшуюся, отер жирные ладони о мохнатую траву, прокашлялся и ответил неожиданно коротко:

-Много чего было. Всего и не упомнишь. Изучив методы цемплусовских магов, я бежал сюда, в Плимбар. Причины моего побега тебе знать не обязательно. Здесь я получил звание магистра серой магии девятого оттенка, потом возглавил Братство чародеев. Все остальное — не твоего ума дело! — резко закончил он.

— Да я и не слишком интересуюсь остальным, но кое-что о тебе знаю, — сказал я не без дерзости. — Например, то, что Корф предал тебя, хитростью лишил власти и совершил над тобой, феей и каким-то Кольцом Обряд, который связал вас.

— Не все из перечисленного ты знаешь наверняка, — молвил чародей, — но и догадки твои верны. Действительно, именно Корф, убитый тобой, лишил меня волос и бороды, где концентрируется магическая энергия у многих волшебников, и на семь веков бросил в жуткую гробницу. Он не убил меня лишь потому, что был моим учеником и зависел от меня до тех пор, пока не исполнит мое желание для выкупа своей свободы. Я знал о его намерении относительно Земли и мог одним желанием не допустить Вторжения. Тогда он меня сверг. Об Обряде и сиргибском Кольце я расскажу после, а сейчас нам пора в путь. До Вторжения осталось четыре дня, не так ли?

-Да, — подтвердил я. — Мы полетим в замок Корфа?

— Нет , ты ошибся, — медленно ответил Леот. — Мы летим в Сиргиб.

— Зачем? — недоуменно спросил я. — И что это за город? Я уже несколько раз слышал о нем, но ничего определенного…

С чрезвычайно задумчивым видом алхимик ответил, складывая слова в гомеровский гекзаметр:

 

— Слушай, Евгений, и знай, что рассказ мой не будет приятным.

Зверем рычит океан, выгрызающий берег скалистый.

Острые камни торчат, будто зубы большого дракона.

Там, над прибоем, меж скал нам откроются мрачные стены.

Это Сиргиб, город-порт, и сегодня его мы увидим.

Виснут на шпилях флажки, ожидая соленого ветра,

Но не дождутся они, не колыхнутся черные флаги.

В городе этом живут существа, что зовутся сулиты.

Очень похожи они на людей и, сбиваяся в стаю,

Бой бесконечный ведут против армии призраков грозных.

Нету конца той войне, и никто победить в ней не может.

Силам великим Кольца дать свободу нам нужно, Евгений.

Если достанем Кольцо, то землянам поможем весомо.

 

Чародей помолчал немного, полюбовался на мою обалделую морду и объяснил, бородато ухмыляясь:

— Нет, с ума я еще не сошел. Просто в этом мерзком городке с ужасными призраками и обезумевшими сулитами живет мой друг, не понимающий никакой формы изложения мысли, кроме гекзаметра. В общем, я репетирую — и тебе советую. Мой друг может оказать нам неоценимую помощь. Ты тоже будешь говорить с ним, говорить гекзаметром, причем выход из ритма окажется ценой твоей жизни. Ну что ты, что ты, может, все еще обойдется! — расхохотался волшебник и с оскорбительной фамильярностью хлопнул меня по плечу, едва не порвав перепонку крыла длинным ногтем.

Хохочущий Леот… Гекзаметр… Цена жизни… Сигриб… Кольцо… Ужасные призраки… «Может, все еще обойдется…»

Я истошно вскрикнул и упал в обморок.

 

© Евгений Чепкасов, 1996, Пенза

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Богоизбранный народ

 

Весь целиком, по кончики крыльев, я провалился в зыбкую задумчивость, и было  отчего: я отчетливо помнил эту деревушку. Она присутствовала в фальшивой памяти чародея Орбана, ящера, приятного во всех отношениях. Память-то фальшивая, а деревушка — вот она! Здесь Орбан встретил стронгов, своих родичей, здесь он познакомился с Кризуной, дочерью вождя. И не только познакомился, но и познал эту модницу с красной лентой на чешуйчатой шее. При расставании обещал вернуться, она поклялась ждать… Вот и вернулся, принимайте гостя!…

— Вниз, вниз давай, дурень, пока не заметили! — взволнованно запищала фея, высовываясь из кармашка.

— Не надо вниз…  —  отрешенно произнес я. —  У меня тут дела…

И я открыто полетел к деревушке. Стронг-дозорный с площадки на углу частокола строго окликнул меня, наложив длинную пернатую стрелу на жильную тетиву лука. Но когда я подлетел к нему, он приветливо ухмыльнулся и молвил, опустив оружие:

— Я узнал тебя, фокусник. Здорово ты нас тогда позабавил!

— А ты не обознался, дозорный? —  трепетно спросил я.

— Да ты и шутник, к тому же! —  хохотнул он. —  Я бы тебя из сотни узнал, хоть ты и без глаза нынче. Кстати, Орбан, где ты его потерял?

— Долгая и скучная история… — обреченно промямлил я. — Не в настроении рассказывать. Сейчас я и не замечаю, что двуглазый, вижу так же хорошо, как и раньше.

— Ну уж это ты, верно, привираешь. Старик Зурмис в детстве еще потерял средний глаз, так до сих пор не оправился: видит плоховато и некоторые цвета не различает, — сказал говорливый дозорный. — Да ты, Орбан, становись сюда, на смотровую площадку, а то устал, наверное, крыльями махать.

— Да, устал, — признался я, опускаясь на бревенчатый настил рядом со стронгом. — Мне надо поговорить с вождем. Он живет там же?

— Там же, в большом доме у западной стены. Только его дочери там нет, — добавил он, хитро на меня поглядывая, — так что лети на плантацию, она мерты собирает. Повезло Кризуне! Мы-то думали, что ты не вернешься, бывали у нас уже такие залетные…

Дозорный продолжал болтать, но я уже не слышал его, сорвавшись с площадки и полетев прямиком к дому вождя. Я с ритуальными паузами постучал в крепкую дверь добротного сруба, и непроцеженный комковатый голос хозяина позволил мне войти. Вождя, статного пожилого стронга с благородной сивой чешуей и мелким орнаментом на широких перепонках крыльев, я узнал сразу. Одет он был по-домашнему — в застиранную и поблекшую иссиня-черную мантию.  Да, ложная память Орбана не такая уж и лживая!

— Приветствую тебя, друг Орбан! — радушно воскликнул вождь и, вскочив с мягкого ложа, лупанул меня хвостом по хвосту.

— Счастлив видеть тебя, великий… — молвил я, отвечая на приветствие крепким ударом.

— Не надо титулов, мы ведь свои, почти родственники… —  заквохтал он. — Кризуна мне все рассказала о вас, я ее отругал, даже выпорол публично, а ты вот — прилетел… Ну, теперь хорошо, теперь поженим вас. Что с тобой, Орбан, устал? Зачем же на пол? Вон, табуреты есть, они не кусаются! Хе-хе!

Я грузно оплыл на деревянный трехногий табурет и хрустко сдавил голову руками. «Как же ему объяснить, — лихорадочно думал я, — как же объяснить ему, что я не Орбан?..» И не докумекав ни до чего лучшего, я рассказал вождю всю мою историю, всю целиком. Я говорил до тех пор, пока раздвоенный язык не обессилел, раскиселившись во рту двуглавой пиявкой. Но я успел досказать все до конца и теперь ожидал решения вождя.

— Да… — задумчиво произнес тот. — Понять это, конечно, трудновато, но я вижу, что ты говоришь правду. Ты и впрямь не Орбан… Но как объяснить Кризуне? Она не поймет, не поверит!..

Вождь машинально отслонил от стены высокий, причудливо изрезанный посох с набалдашником и принялся гулко постукивать им по колену.

— А жаль, Евгений, жаль… — мечтательно вытянул он. — Обвенчали бы вас по закону нашего всеблагого Бога…

— Какого такого бога? — ухмылисто поинтересовался я, подумав презрительно: «Знаем мы ваших «богов”!»

— Бог у нас триединый, и зовут Его Саваоф, — степенно молвил сивочешуйчатый стронг, намертво пригвоздив меня таким заявлением к деревянному табурету.

— Саваоф?! — выдохнул я, до боли вытаращив глаза.

— Да, Саваоф. Почему ты так изумился, Евгений? Не только на Земле тварь поклоняется Творцу! — хмыкнул вождь, выводя посохом на полу бесследные загогулины.

— Значит, Плимбар тоже Он сотворил?.. — полувопросительно промямлил я.

— Плоха же твоя вера! — укоризненно молвил пожилой стронг.

— Нет, я не то хотел… То есть наоборот… — бессвязно забормотал я, совершенно сбившись от волнения, но, умерив наконец бешеное клокотание взволнованных внутренностей и мыслей, хрипло попросил: — Расскажи мне все. Все о своей вере, о сотворении Плимбара и его жителей, о Деннице.

— Долго придется рассказывать… До вечера, пожалуй, засидимся… — густо проплескал он.

— Ничего, нам спешить некуда, —  сказал я.

— Нам? — переспросил вождь, порывисто приподнявшись с табурета. — Ты перелетствуешь не один?

— Да, у меня есть спутница, крохотная фея, — похвастался я и продолжил по-русски: — Кюс, покажись-ка!

— Вот еще! — строптиво пропищала она из напоясного кармана. — Лучше уж спать буду: самое подходящее занятие при теологических беседах…

— Не хочет показываться, — перевел я. — Она, конечно, с норовом, но иногда бывает полезна.

— Я не сержусь, — заверил стронг. — Сейчас пойду распоряжусь насчет пира в твою честь… И без возражений: какой-никакой, а ты все-таки гость! Я вернусь быстро, и мы вдоволь наговоримся. У меня к тебе тоже есть вопросы.

Похрустывая косточками, вождь вскочил на ноги и энергично протопал к двери. Резко отпахнув ее, он крепко пришиб дебиловатого мосластого наушника и походя добавил еще, пару раз огрев корчащегося любопытного жезлом по тощей хребтине. Сквозь бесстыдно голый дверной проем я увидел, как мой сивочешуйчатый собеседник внедрился в чрево небольшой толпы, собравшейся около дома. Он принялся торопливо объяснять что-то, не слышное мне из-за отдаленности, разбрасывать подробные распоряжения…

Очень скоро я заскучал и от скуки стал рассматривать жилище вождя. Кроме атрибутов власти я заметил и несомненные атрибуты культа. Например, в восточном углу избушки на этакой металлической божнице беззвучно пламенел огненный веник, совершенно ничем не поддерживающий своего чудесного существования. А прямо над ним в клокочущем прокаленном воздухе влажно изгибалась ясная радуга. Чудо! Причем, абсолютно необъяснимое даже с чародейском точки зрения! На широкой деревянной полке, врезанной в стену, стояли серебряные чаши и прочие предметы, явно предназначенные для богослужения, да и вообще, комната была обставлена с аскетизмом, не характерным, по моему мнению, для вождей. «А вождь-то, похоже, по совместительству еще и священник…» — уважительно подумал я.

Мой скользкий взгляд, салазочно катившийся по стене, вдруг застопорился на морщинистом лбу закрытой двери. Повинуясь естественному любопытству, я встал с табурета, подошел к двери и легонько припихнул ее. С зазывным скрипом она отворилась, и я увидел уютную комнатку. Сразу было заметно, что тут жило существо женского пола. Не в пример первой комнате, стены здесь оказались оштукатуренными и задрапированными пестрыми тканями. К одной из них степенно привалилось огромное зеркало, а перед ним застыл самовлюбленный деревянный столик с вычурно извитыми ножками. На полированой столешнице в классическом беспорядке разметались чисто дамские вытребеньки: скляночки, ленточки, коробочки, плошечки с благовоньицами, натирочки для чешуи и крыльев… В углу же царственно стояла обширная пышная кровать.

— Ну как, Евгений, не скучал без меня? — бодро поинтересовался голос вождя, ворвавшись сзади в ушные щели, и я резко обернулся. — Это комната Кризуны.

— Я уже догадался… — смущенно молвил я. — Прости меня. Любопытство, знаешь ли…       .

— Можешь не оправдываться, я тебя не виню.

— Ну и прекрасно! — облегченно произнес я, затворив дверь и мягко присев на прежний табурет. — Кризуна уже знает, что я прилетел?

— Нет, иначе уже была бы здесь, — ответил вождь.

— Мне кажется, нужно как-то сделать, чтобы мы не встретились. Ей же не растолкуешь, что я не Орбан… — опасливо проговорил я.

— Совершенно с тобой согласен, милейший гость, — понимающе пробасил он. — Я уже предупредил жителей деревни под страхом позорного наказания, чтобы они ничего не говорили Кризуне о твоем прилете. А ее я отослал в лес собирать цвет одной травки, которая расцветает, только когда стемнеет.

— Замечательно! Просто изумительно! — осчастливленно воскликнул я.

— Но вечером дочь вернется, так что… Ты ведь не останешься ночевать?

— Нет, я спешу и покину деревню перед закатом, — успокоил я. — Мы с феей должны проникнуть в столицу пурсов этой ночью. Она ведь находится неподалеку?

— Около тысячи взмахов на север, — объяснил вождь. — Но лучше идти пешком, если не хочешь быть замеченным. Я дам тебе хорошего проводника.

— Я неизъяснимо благодарен тебе! — произнес я и добавил: — А ведь мне даже неизвестно твое имя — все «вождь» да «великий»…

— Меня зовут Толис, — молвил он, прихлопнув крыльями. — Благодарить же меня не стоит: мы с тобой одной веры и должны помогать друг другу.

— Кстати, о вере!.. — спохватился я. — До заката не так уж много времени.

— Верно, — клейстерно-густым голосом согласился Толис, — но сперва ты расскажи мне о вера землян, о христианстве. Я, правда, кое-что знаю, но это сущие крохи. Итак, Евгений, не мешкай!

И я рассказал — достаточно подробно, но, как ни странно, довольно быстро. Во время рассказа произошел любопытнейший случай: я попытался прочитать вождю «Символ веры», переложив его на язык стронгов, и на меня налетели те же озверелые корчи, что и в замке Корфа. Но Толис осенил меня дугообразным движением правой руки, и неописуемо болезненная грызня внутренностей мгновенно прекратилась. Я изумленно глянул на него и беспрепятственно дочитал молитву.

— Денница отстаивает свое право на тебя! — хмыкнул вождь. — И он, кстати, совершенно прав, пока ты находишься в теле чародея и пользуешься магией.

— Что это был за жест? — ошеломленно спросил я.

— Радужное знамение, — охотно объяснил вождь. — Его нам даровал Бог как залог того, что пошлет Спасителя.

— Спасителя?! — ошарашенно вскрикнул я. — И вам — тоже?..

— Об этом я тебе потом расскажу, а пока продолжай. Ты начал говорить об Апокалипсисе…

Весьма скоро я закончил рассказ, выдохнув под конец:

— Твоя очередь, Толис.

— Моя очередь… — глубокомысленно пробасил он. — Да, Евгений, от тебя я узнал много нового. Оказывается, история Плимбара и история Земли во многом сходны, а иногда и тождественны. Да ты и сам сейчас убедишься… Итак, Господь создал одновременно Землю, Цемплус и Плимбар. Все три мира Он заселил неразумными растениями и животными, а на востоке насадил райский сад. Не знаю, зачем Бог сотворил три изначально одинаковые мира, что за грандиозный эксперимент Он задумал провести. Да и не нашего ума это дело, на так ли, Евгений? Главное, что в результате смогли появиться мы. О произошедшем впоследствии в Цемплусе я умолчу, поскольку сам толком ничего не знаю, и буду говорить исключительно о Плимбаре.

Итак, насадил Саваоф райский сад на востоке Плимбара и, сотворив из щепоти неоскверненной земли мужчину и женщину по Своему образу и подобию, поселил их там. Они были схожи с вашими Адамом и Евой и совершенно безгрешны. Бог сказал им:  «Плодитесь и размножайтесь», — и они, славословя Господа, плодились и размножались. Но при этом они не ведали греха, не испытывали сладострастия… Впрочем, нам, обремененным плотью, не понять той исконной, первобытной чистоты. Да и никакой иной формы размножения, кроме нашей, мы представить не можем… Что и говорить — пали!..

Соблазненные змием, Адам и Ева в ту пору совершили грехопадение, а безгрешное население Плимбара достигло семи мужчин и семи женщин. В плимбарском раю, как и в земном, росли два дерева с запретными плодами: древо жизни и древо познания добра и зла. Денница тогда уже отпал от Бога и, проиграв ангельскую войну, был низвержен со своим воинством на Землю. Не в силах покинуть Землю, он послал в Плимбар одного из бесовских князей, и тот, вселившись в большую ящерицу, жившую в раю, побудил Соу (так звали одну из шести дочерей первой женщины) вкусить запретный плод с древа познания добра и зла. Соу дала проклятый плод матери, а она, вкусив, нарвала детям и мужу. Но бесовский князь на этом не остановился: он сказал падшим плимбарянам: «Вы ослушались Бога, и теперь Он умертвит вас в наказание. Вкусите плод от древа жизни, и спасетесь». Шестеро вкусили, а восьмеро на успели вкусить, потому что их застал Бог. Разгневавшись, Он проклял Плимбар, сделал прекрасных, кротких зверей и плодоносящие растения кровожадными и безобразными. Так возник Плимбар в его современном виде. А падших плимбарян Саваоф одел в кожаные одежды и изгнал из рая…

— Почему же все разумные плимбаряне, — вклинился я в рассказ, — получились такими разными?

— Как раз об этом я и собирался сейчас сказать, — ровно молвил вождь. — Прошу, Евгений, не перебивай меня больше. Всех нас Господь создал по Своему образу и подобию, но каков Его образ и подобие — судить трудно. Адама и Еву Он одел в «кожаные одежды», то есть сковал плотными телами, но кто знает, каковы тела людей без «кожаных одежд»? Так же Бог поступил и с плимбарянами, но одевал он их попарно, и каждая пара отличалась от других. Так произошли семь видов существ, населяющих Плимбар.

Из шестерых, вкусивших от древа жизни, произошли три пары ящерообразных холоднокровных существ, одной из которых явились стронги. Господь создал их таковыми, чтобы они всегда помнили, что дважды послушались лукавую ящерицу. Бог лишил их бессмертия, но вкушение плодов древа жизни не прошло даром: они (в том числе и мы) живут очень долго, иногда до тысячи лет. Остальные четыре пары были сотворены теплокровными. От трех пошли сулиты, пурсы и рыжие карлики, а от четвертой, куда входила Соу, первой обольщенная бесовским князем, произошла вся разумная нежить: русалки, оборотни и тому подобное.

И вот, падшие плимбаряне, созданные по образу и подобию Божию, а теперь разделенные на семь народов, расселились по Плимбару. После грехопадения плимбарян божественная Благодать покинула наш мир и он стал совершенно доступен Деннице и его слугам. Повинуясь лукавым речам бесов и жестоким условиям жизни, многие поклонились Сатане. Вскоре единственным народом, продолжавшим поклоняться Богу, остались мы, стронги, и народ наш стал богоизбранным. Около трех тысячелетий назад Бог явился нам в виде радуги и сказал, что пошлет Спасителя, сказал, чтобы ждали.

Для укрепления веры Он даровал стронгам радужное знамение — его действие ты испытал на себе. Да, — раздумчиво повторил вождь, — явился Он в виде радуги — такой, как эта… — Он показал вялым жестом на яркую влажную радугу, сгорбившуюся в углу комнаты над беснующимся пламенем, — показал на необъяснимое чудо, примеченное мною ранее.

— Скажи, Толис, — внедрился я в рассказ, — это чудо в углу как-то связано с верой в Саваофа?

— Конечно, — сочно ответил он. — А вообще, в моей комнате многое предназначено для богослужения: я ведь священник, причем потомственный, — с гордостью произнес вождь, — и отец мой, и дед  были верными служителями Господа, а прадед…

Вдруг в дверь ритуально постучали, и в отзявившийся проем вклинилась тощая фигура давешнего пришибленного наушника. Он до сих пор уморительно поохивал, держась заломленной назад рукой за отбитую хребтину. Мне показалось, что он делает так не от боли, а из шутовских соображений.

— К пиру все готово, великий, — вкрадчиво прогнусавил он. — К пиру все готовы, великий. Ждут только тебя и гостя, мужественного Орбана, жениха прекрасной Кризуны…

— Сгинь! — остервенело рыкнул вождь и, когда тощий стронг выдулся из дверного проема, пояснил: — Позор деревни!.. Смотреть на него не могу! Однако, Евгений, придется нам отложить разговор на потом. Не волнуйся, успеем договорить до прилета Кризуны. Пир — это так, название одно… Ведь пост у нас нынче, на обессудь.

— Ладно, — согласился я, — потом так потом.

— Вот еще что… — выжевал Толис, внимательно на меня поглядев. — Ведь ты голый, гость дорогой! Изо всей одежды на тебе только пояс. У нас хоть нравы и простые, а сидеть на пиру голым неприлично…

— Что ж делать? — поинтересовался я.

— На-ка, надень, — щедро предложил он, отслоив от изголовья кровати что-то матерчатое. При ближайшем рассмотрении я признал в мятом истертом лоскуте весьма пожилой плащ. — Бери, не стесняйся. Можешь и насовсем взять, мне не жалко.

С королевским величием я облачился в предложенное, и мы отправились на пир.

 

***

На небольшой деревенской площади, густо устланной свежесрезанной зеленью, стоял длинный стол, похожий на свадебный. Его скобленое и протертое довольно приятным благовонием тело поддерживалось множеством крепких деревянных ног, а по бокам вытянулись низкие скамьи. Там-то и сидело все население деревни от мала до велика, воровато косясь на яства, симметрично разложенные на грубом дереве стола. Завидев нас с вождем, стронги приветственно приподнялись с мест; многие радушно поздоровались со мной, уважительно называя «фокусником Орбаном». Я не перечил и даже согласился показать фокус перед едой, создав простеньким заклинанием массовую галлюцинацию.

Довольные развлечением, все осенили себя радужным знамением и сели за стол, вождь занял место во главе его, а меня посадил одесную. Пища была, действительно, постной и состояла из теплых поджаристых хлебцов, из сладкого тягучего месива в глиняных мисках, а также из множества вкусных дикорастущих фруктов. Один фрукт показался мне очень примечательным и, спросив про него, я узнал, что стронги специально выращивают его на плантации. Фрукты, называемые мертами, весьма походили на кокосовые орехи, но их скорлупа имела болотный цвет и толщину чуть больше яичной. Внутри же, прямо под скорлупой, плескалось нечто бордовое, по вкусу и свойствам почти неотличимое от крови. Нечего и говорить, что короткое постное застолье, подогретое пьянящим соком мертов, удалось приятным и веселым.

Довольно скоро я и вождь вернулись к обрубленному разговору, обиженно скучающему в его доме, и заждавшийся разговор мягко запутался между нами. Хотя мы и были слегка навеселе, способность здраво рассуждать сохранили полностью.

— Итак, гостеприимный Толис, давай продолжим наш разговор, — нетвердо произнес я, зыбко осаждаясь на табурет.

— А на чем нас прервали? — гулко полюбопытствовал потомственный священник.

— На твоих родственниках, точнее, прадеде. Хотя навряд ли они имеют какое-то отношение к истории Плимбара…

— Вот тут ты, ошибаешься, — пробасил он, бережно распластывая сивочешуйчатое тело на ложе. — Ох, Евгений, ох, гость дорогой, до чего ты меня довел!.. Давненько я не пил столько мертового сока… Впрочем, слушай. Прадед мой был пророком. Почти два тысячелетия назад он принялся пророчествовать о том, что случилась великая радость: Спаситель, обещанный стронгам, вочеловечившись, родился на Земле. Многие сказали прадеду, что если он не лжет, то горе, а не радость, ведь Господь обратил Свой взор на Землю, а не на Плимбар. Прадед же (звали его Сумол) гневно ответил, что нужно радоваться за землян, а не роптать на Бога, потому что Земля более достойна милости Господней, чем Плимбар.

За такие речи разгневанные стронги решили сжечь Сумола на костре. Они привязали его к столбу, обложили ветками и подожгли, но пламя не тронуло прадеда. Костер прогорел, столб, куда Сумол был привязан, обуглился, а на пророке даже путы не сгорели. Над костром все время висела яркая радуга — явление, в общем-то невозможное, все стронги попадали ниц и горестно занялись самобичеванием, думая, что убили пророка. Однако Сумол, хранимый Богом, остался невредим.

Когда прадед вернулся в свой дом, — тот дом, где мы сейчас сидим, — прямо в воздухе вспыхнул огонь, а над ним возникла радуга. Под огонь приделали пластину из металла, а то страшно смотреть, как огонь висит в воздухе… И дом этот стал вечным; вот уже более двух тысячелетий он стоит нетленным. Стронги из других деревень даже совершают сюда паломничества… Долгое время еще Сумол, пророчествуя, жил во всеобщем уважении, а умирая, заповедал нам ожидать пришествия Спасителя… Мы и ожидаем до сих пор, а Его все нет… Видно, очень уж сильно прогневили мы Бога!.. Вот и все, гость дорогой, все я рассказал…

Вождь протяжно сопнул и поудобнее врылся в пушистое ложе, собираясь, как видно, заснуть.

— Солнце скоро начнет укладываться на горизонт! — намеренно громко заметил я, разгоняя сонливость священника. — Благодарю, что рассказал истинную историю Плимбара, но у меня есть вопросы. Не по рассказу, а так …

— Спрашивай, — разрешил Толис.

— Объясни-ка мне, вождь, — расплывчато попросил я сокровенным голосом, — почему ты существуешь.

— То есть?.. — изумился священник.

— Дело в том, что ты и твоя деревня присутствуете в фальшивой  памяти  Орбана. Он якобы налетел на вас по пути из болотистой Зиргии, где попрощался с колдуном Соргом. Впрочем, я тебе уже рассказывал о Сорге. Помнишь, это натуральнейший премудрый змий с грустными воспоминаниями о потерянном рае… Он, значит, тоже существует?..

— Ну, ты горяч, гость дорогой! — усмехнулся Толис. — Говоришь, будто обвиняешь меня в том, что я существую… Но попробую ответить. Я совершенно точно знаю, что страны под названием Зиргия нет. Все чародеи Плимбара поименно мне неизвестны (быть может, среди них и есть колдун Сорг), но премудрый змий из земного рая — это уже чересчур. Итак, докумекались мы до того, что память Орбана фальшива. Откуда же в ней появилась наша реальная деревенька? Мне кажется, я почти уверен даже, что Орбан залетал к нам не по пути от Сорга, ведь он ни разу не упоминал о змееобразном колдуне. Просто он перелетствовал по какому-нибудь поручению Братства чародеев и залетел к нам, а потом Корф совершил над ним чудовищный эксперимент и вплавил кусочек истинных воспоминаний в фальшивую память.

— Пожалуй, так оно и было, — удовлетворенно согласился я. — Как думаешь, сможет нечисть открыть врата на Землю?

— Вполне возможно, — утвердительно молвил он. — Насколько я понял из твоего рассказа, чародеи хотят отождествить Землю и Плимбар, совокупив их признаки в одном существе. Тут еще есть два момента предательства. Первый — это то, что человек, то есть ты, предает Землю, открывая Врата, а второй — это то, что стронг, представитель богоизбранного народа, предает Бога… Впрочем, я сам очень многого не понимаю, ведь я не чародей… Такое существо двух миров может, мне кажется, пробить их изолированность друг от друга. Впрочем, я могу ошибаться: я не чародей, а священник…

— Я почти ничего не понял, — признался я. — Ты очень складно говорил о магических тонкостях… Может, ты когда-то увлекался магией?

— Увлекался по глупости, — густо произнес Толис, — но очень, очень давно…

— Я наблюдателен! — самодовольно прихмыкнул я. — Вот еще что… Ты ничего не слышал о них?

— О ком? — переспросил вождь.

— О них, кларесах, мудрецах в капюшонах, — безнадежно разъяснил я.

— Ах, о них! Слышал, и не только слышал, но… — На его лицо наползло гадливое выражение, но продолжить он не смог, потому что входная дверь скрипнула и там возникла молодая стронжиха с красной лентой на чешуйчатой шее и плетеной корзиной, полной мелких голубых цветков.

— Видишь, отец, как я рано управилась! — затараторила она с порога. — Эта трава росла возле огромного валуна, в тени. Вот она и расцвела до захода солнца, глупая. А валун этот…

Она вдруг закупорилась, увидев меня, и шатко прислонилась к косяку.

— Орбан?.. — хлипким недоверчивым голосом простонала Кризуна и через мгновение стихийно ломанулась ко мне, осчастливленно выкрикивая визжащим голосом: — Орбан, Орбан!!!

Я едва успел прытко слизнуться с табурета и отбежать подальше.

— Успокойся, дочка! — повелительно рыкнул вождь. — Успокойся, Кризуна, я тебе сказал! Сядь! А  ты, гость, — обратился он ко мне, — ступай пока в дом на углу западной и северной стен частокола. Он сейчас пустует. Отдохни там, пока я переговорю с Кризуной… Сидеть, Кризуна! Потом я расскажу тебе о них. Иди!

Я быстро нашел дом, о котором говорил священник. Он оказался совершенно заброшенной лачужкой с копной сена в единственной комнате. Поблагодарив судьбу за минимальное удобство, я повалился в шуршащие объятия колкого сена. Почти мгновенно усталость, переживания и выпитый сок мертов утянули меня в причудливые дебри сна.

Вскоре я проснулся от странной боли в хвосте. Осторожно приоткрыв глаза, я увидел Кризуну, нежно покусывающую мой хвост и пылко бормочущую:

— Милый, дорогой!.. Ты прилетел… Я ждала, я знала… Милый! Отец сказал, что ты не Орбан, а какой-то Евгений… Глупый, он тебя не знает, как я… Орбан!.. Милый!

«Интересно, что ей нужно… — нервно подумал я. — И так понятно: не маленький!.. Приятное ощущение от покусывания! Надо встать, все объяснить ей… А может не вставать? Ну, скажем, в качестве научного эксперимента… А?»

Вдруг из напоясного кармашка выбралась фея, спросонок потирая глазки кулачками. Посмотрев несколько мгновений на Кризуну, покусывающую мой хвост, она сложила пальчики в огненном магическом Знаке, и стронжиха, жадно окрученная огнем, отшвырнулась прочь.

— Ты что?! — дико заорал я, вскакивая с загоревшегося сена и с тесемочным треском сдирая пламенеющий тряпкообразный плащ. — Ты что, дура?!

— Я думала, что она хотела тебя съесть, — прохладно и совершенно неправдоподобно ответила Кюс. — Ну, что встал? Сматываться пора!

Фея юркнула в кармашек, а я, едва успев выбежать из полыхающего дома, полетел прочь от деревни. Вослед мне послышался уже далекий вопль тощего стронга-наушника:

— Орбан!.. Фокусник Орбан сжег дочь вождя!.. Несчастный вождь Толис!..

Отлетев подальше от деревни богоизбранного народа, я осатанело вломился в мешанину джунглей.

Продолжение следует…

 

© Евгений Чепкасов, 1996, Пенза