— Ой ты солнце красное, солнышко далекое. Ты скорей согрей меня в омуте глубоком. Ты взгляни на косоньку, что плела я, мучилась. Ручками холодными в волосах я путалась…
Сквозь плотную пелену сна пробился чарующий голос и выдернул Ждана наружу. В спину тут же впились узловатые корни деревьев. Юноша приподнялся на локте и огляделся.
Крохотную полянку со всех сторон обступили высоченные сосны. Недоступная синь неба едва мелькала сквозь их кривоватые кроны. Темно. Жутко. И только где-то в глубине чащи горели алыми пятнами яркие цветки папоротника.
На миг Ждану показалось, что лес ожил. Тот словно очнулся от древнего заклятия, вздохнул — тяжело и прерывисто – и взглянул на нежданного гостя сотнями глаз. Из глубины чащобы потянуло могильным холодом.
Вздрогнув, юноша осторожно поднялся на ноги.
— Ты коснись ладонями, теплыми да жгучими. Подари объятия томные, тягучие…
Ноги сами понесли Ждана куда-то вглубь леса. Прямо к хозяйке голоса. Однако мрачный лес не хотел отпускать его. Когтистые ветви принялись цепляться за льняную рубашку, вырывая порою целые лоскуты. А перевитые корни так и норовили ухватиться за лапти.
— С робких губ девичьих поцелуй сорви. За тобой я кинусь, только позови…
Внезапно лес расступился, и Ждан оказался на берегу маленького озерца. По пояс в воде стояла неписаной красоты девица. Продолжая напевать, она медленно расчесывала пшеничные волосы резным гребешком.
Не в силах остановиться, юноша шагнул прямо в воду и увяз в глубоком иле. По воде разбежались круги.
Обернувшись, девушка заметила гостя и залилась радостным смехом.
— Ты пришел!
— Кто ты?
— Я? – Красавица лукаво склонила голову вбок. И тут Ждан безвозвратно утонул в ее изумрудных глазах. – Будто не знаешь?
Точеная фигурка, неприкрытая ничем. На бархатистой коже застыли капли, как бусинки росы на листьях.
— Возьми, я сплела его для тебя, — она протянула гостю венок. – В прошлый раз ты забыл его.
Из этих рук Ждан готов был взять что угодно, а уж венок из кувшинок… Однако резко поднявшийся ветер вырвал свитые цветы и швырнул их в воду. Заколыхался камыш с осокой. Закачались вековые сосны на берегу.
— Не надо, — донесся едва слышный шепот. – Не бери…
На глазах красавицы выступили слезы.
— Я не нравлюсь тебе…
Ждан рванулся в сторону и, схватив венок, водрузил его себе на голову. Древний лес расстроенно ухнул и опять погрузился в сон.
— Как зовут тебя, девица?
— Верея, — оказавшись совсем рядом с возлюбленным, она впилась в его губы страстным поцелуем. – Теперь ты мой. Только мой!
Кожа девушки побледнела. Волосы обратились в водоросли. А зубки стали мелкими да острыми.
— Мой любимый!
Схватив суженого за рубашку, русалка оттолкнулась хвостом и потянула его вниз – в свое царство. Туда, куда не проникали солнечные лучи. В глубокий омут.
Ждан попытался сопротивляться, но было уже поздно. Он попробовал закричать, но захлебнулся.
— Ты мой и только мой, — шептала русалка, таща свою добычу все глубже и глубже. – Мой…
— Агрхк, — Ждан свалился со скамейки на пол. Его скрутило, и он принялся выплевывать воду вперемежку с остатками водорослей.
— Что? Что случилось? – С полатей слезла женщина. – Жданушка…
— Все хорошо, мама, — юноша отер тыльной стороной ладони рот и облокотился о скамейку. Губы горели от сладкого поцелуя.
— Сейчас, сыночка, подожди, — Ольха схватила лучину и подожгла ее от тлеющих углей в печи. – Вот так. Уже лучше.
Мгла немного потеснилась в сторону, отдав дитятко матери.
Черты Ждана заострились. Совсем молодой, еще нескладный юноша, он ничем не выделялся. Ни крепкого телосложения, ни высокого роста. И только глаза василькового цвета поблескивали на скуластом лице.
— Опять присни…
Оборвав себя на полуслове, Ольха тонко вскрикнула и зажала рот ладошкой.
— Можно сказать и так, — горько усмехнулся Ждан.
Он уже не боялся. Устал бояться.
Когда каждую ночь просыпаешься от кошмаров, рано или поздно ты привыкаешь к ним. Или уходишь к предкам. И хотя внешне юноша был весьма субтильным, внутри него клубился твердый дух.
— Вот только боюсь, маменька, недолго мне осталось. Зовет она меня. К себе зовет.
— Борись, Жданушка. Ты же можешь, — на глазах выступили слезы. – Не поддавайся ее чарам.
— Постараюсь, матушка, — он нашел в себе силы, улыбнуться. – Утро вечера мудренее.
В расползшейся луже на полу блеснул рыбий хвост и исчез.
* * *
— А чего ты к ведунье-то не сходишь. Может чем и подсобит.
— Во-во, клин клином вышибают.
— Да боюсь, кабы хуже не стало, — Ждан начал подправлять лезвие косы.
— Угу, — мелко закивал головой Митька. – Правильно.
— Чего правильного-то? – Скривился еще один приятель. – Утащит его эта бестия на дно или еще чего доброго захлебнется ночью и все.
— Зато душа без греха…
— Да что ты заладил-то?
— В церковь нужно идти. К батюшке Иллариону. Видит Бог, — Митька перекрестился, — святой это человек. Точно поможет.
— Тьфу ты, кто о чем, а вшивый о бане.
— Да ты, послушай. Намедни вот…
— Ладно, хватит лясы точить да небылицы слушать. От этих сказок животу полнее не будет, а сено само себя не заготовит. Отдохнули и хватит. Пора за работу.
Все разошлись в разные стороны, чтобы не мешать друг другу.
— Ждан…
Юноша обернулся. Позади него стоял дед Траян.
— Ты…это…сходил бы к ней и вправду. Может дельного чего и посоветует. А что дурного о ней гуторят, так то от страха. Не верь. Сила у нее природная, чай не просто так дадена.
— Так Вы что ж, дед Траян, в Бога-то не веруете разве?
— В Бога-то? – Он вынул из-за пазухи деревянный крестик и поцеловал его. – Отчего же? Верую потихоньку.
— Тогда…
— Так он там где-то, — старик махнул сморщенной рукой в небеса. – Далеко. А мы здесь. Как думаешь, подсобит сыра земля матушка детушкам своим неразумным или бросит их? Вот-вот.
Дед огладил бороду.
— Заболтался я с тобой. Пора уж мне.
— А…
— Зовут меня.
Старик обернулся и направился к лесу.
— Соскучился я по тебе, Устинья. Что ж ты бросила меня одного?
— Митька, — по полю бежала внучка Траяна вся в слезах. – Митька.
— Ну чего тебе, дуреха.
— Дедушка-то все.
— Что все? – Спросил парень и похолодел весь. Сестра уткнулась ему в грудь и зарыдала.
— Умер он.
Ждан обернулся к лесу, куда направился дед, но там лишь колыхалась под напором ветра трава.
— Устинья, — шептал он и несся навстречу любимой.
* * *
Обителью ведуньи оказалась низкая землянка. Крышу прикрывали огромные еловые лапы, а неподалеку в заходящих лучах солнца искрилось ровная гладь озера. Не того, что из снов. Другого. Но юноше все равно стало не по себе.
— Што? Шофет тебя, Шдан?
Рядом с приземистой дверцей стояла скособоченная старуха. Лицо ее больше напоминало печеное яблоко – все сплошь в глубоких морщинах. Пронзительные угольки глаз пристально смотрели на гостя.
— Откуда…
— Оттуда, — отрезала ведунья и скрылась в землянке.
Ждан помялся снаружи, не зная, что делать. То ли вслед идти за ней, то ли восвояси отправляться несолено хлебавши. Решив все же попытать удачу, он шагнул внутрь темноты и едва не стукнулся о низкую перекладину.
Пахло душистой травой. Повсюду висели сухие пучки заготовок.
— Невмоготу штало? – Прошамкала ведунья.
— Эээ…
— Вше шнаю, да только помошь тепе никак не могу. Не по шилам мне.
— А…
— Ярошлава шмошет. Шильнее она меня. Шипко шильнее. Найти ее только не прошто. Хотя мамка твоя шнает, чай пыла у нее.
— Мама?
— Утивлен, шмотрю. – Старуха ухмыльнулась. – Ну, та то не моя шапота. Штупай шебе.
Ждан уже был на улице, когда ведунья снова подала голос.
— Венок-то уше принял?
Юноша молча кивнул.
— Недолго тепе осталошь. Дня три, не польше, а может и того уше нет.
— Ку-ку, ку-ку, ку-ку…
— Люпишь ее, шмотрю. Да крепко ли?
— Я…
— Не отвешай, то тепе решать. Если да, то ешть одно шредштво.
— Какое?
— У мамки шпрошишь. Она точно шнает. Ну вше, иди.
* * *
Достав из печки чугунок с дымившейся кашей, Ольха поставила его на стол и села напротив сына.
— Припозднился ты сегодня. Думала уж случилось чего.
Ждан схватил ложку и принялся есть.
— Мам…
— Да, сыночка.
«Спросить или не надо? Могла бы, так сама бы рассказала».
— Крышу нам починить нужно, протекает. Завтра за дранкой поеду.
— И то правильно, а еще…
Он не слушал ее. Мысли все чаще возвращались к ведунье. «Люпишь ее…» А ведь он и вправду перестал бояться русалки. По нраву пришлась ему.
Погасив лучину, он устроился на лавке и постарался заснуть. Сквозь мутные слюдяные оконца подглядывал молодой месяц…
…и отражался в чернеющей глади озера. Он стоял по пояс в воде, но холода не чувствовал. Вдруг сзади его обдало брызгами, и кто-то закрыл глаза.
— Верея? – Неуверенно произнес юноша.
— А ты ждал кого-то еще? – Заливисто рассмеялась русалка. Своим холодным телом она прижалась к Ждану, отчего того бросило в жар. – Верно про вас говорят…
— И что же?
— Веры вам нет. Сегодня с одной, завтра с другой.
Она лукаво смотрела в его глаза.
— Вот и ты пришел без венка. А я-то плела его плела…
Ждан коснулся головы и обнаружил, что там ничего нет. Он заозирался по сторонам. Однако лишь глубоко в лесу горел красными огоньками папоротник.
— Все равно ты мой. Люблю тебя, — шептала Верея и покрывала лицо суженого поцелуями. – Возьми.
Она протянула венок из кувшинок, точь-в-точь, как и все разы до этого. Да только теперь Ждан не сомневался ни секунды. Он принял дар русалки. И та, больше не таясь, схватила его и понесла в свое царство – на самое дно.
— Ты мой. Только мой!
Очнулся Ждан в луже воды. Легкие болели, а тело продолжали сотрясать судороги.
— Сыночка…
Сил больше не осталось.
— Мама, сегодня я был у ведуньи, и она сказала мне, что ты знаешь, где отыскать Ярославу Черную. Что только она сможет мне помочь.
На миг Ольха замерла и без сил опустилась на пол.
— Не надо тебе к ней, — мертвым голосом произнесла та. – Ничего хорошего не выйдет.
— Но…
— Давай я расскажу тебе сказку.
— Мама…
— Давным-давно жила-была русалка. И была она красоты невиданной. Да вот влюбилась в одного молодца на свою беду. Ей бы украсть его, да на дно утащить, одна беда — не живут там люди долго. Холод их съедает.
И пошла она тогда к колдунье просить помочь ей с бедой эдакой. Мудрая ведунья выслушала несчастную и сказала, что в силах подсобить, да только плата будет неподъёмной. Готова ли та будет.
Три раза колдунья спрашивала. Три раза русалка соглашалась.
И вот на смену бессмертия пришла короткая человеческая жизнь. Правда, страшилась русалка не этого, а того, что предрекла ведунья.
Ведь за все существует своя плата. И порою она непосильная.
Год они прожили душа в душу, а потом в один прекрасный день ее мужа забрал лес. Плата за плату.
Повисла тишина.
— Мама, русалкой была ты?
— Да, — кивнула та головой.
— И теперь ты жалеешь?
— Да. Ярослава предложила мне и другой выход, но я испугалась. А он, оказалось, любил меня больше жизни.
— Есть и еще способ?
— Да. Но он очень опасен! Я не хочу терять еще и тебя, ведь он живет в тебе. В твоих глазах! Прошу тебя!
Она встала на колени и обхватила его ноги.
— Нет, сыночка, прошу тебя!
— Мама, иначе я просто скоро не проснусь.
Ольха долгое время молчала. Когда-то давно она сделала ошибку и не хотела теперь повторить ее снова.
— Есть легенда, что если подарить русалке венок из папоротника и та примет его, то человек обратится в лешего. И тогда он сможет быть с ней вечно. Однако если один из них недостаточно любит, то они оба обратятся туманом.
— Я люблю тебя, мама, — Ждан прижал Ольху к груди и очень долго стоял вот так с ней, прощаясь навсегда.
Больше в деревне его никто не видел. Погоревали малость, посудачили — не без этого, да и продолжили дальше жить своею жизнью.
Говорят, правда, появился в этих местах леший – защитник леса – с пронзительно синими глазами. Да русалка перестала таскать людей, словно нашла своего суженого.
Брешут, наверное…
© Дмитрий Ермолин
Яга встречала дорогих гостей в дверях. Промокшие и продрогшие напарники поспешили войти внутрь. Серый, за неимением другого выхода, устроился поближе к печке, а Гушка немедленно переоделась в свой старый сарафан. Расправляя подол, она подумала, что еще недавно ей казалась дикой сама возможность носить мужское одеяние. Однако первый же настоящий рейд показал, что длиннополое девичье платье для таких целей не подходит. Теперь помощница Серого носила брюки, рубаху и жилет, которые весьма поражали воображение поселян, а ей самой уже казались привычными.